- Кто это был? - хрипло поинтересовался Глас. - Клирики?
- Нет. - ответил я, - У клириков рясы другого цвета. Посмотри, у всех на запястье татуировка - корона и гроздь чеснока.
- И что это значит?
- Не знаю, - ответил я, задумчиво глядя на мёртвую женщину. - Пора уходить.
- Погоди.
Напарник выглядел необычно бледным, рука, державшая топор, подрагивала. Подошёл, присел рядом, внимательно осмотрел тело женщины, труп убийцы, обшарил одежду обоих. Потом глянул на меня и спросил:
- Ты как? Нормально себя чувствуешь?
- В порядке всё, - ответил я.- Тебя что, зацепили?
- Повезло, - Глас мотнул головой. - Надо уходить, пока стража не подоспела.
Мы успели пройти полквартала, когда зычный голос рявкнул:
- Стоять!
- Клирики! - выдохнул Глас.
Я и сам это уже понял, похоже, мы вышли к одному из постоянно проверяемых выходов. Без лишних разговоров толкнул Гласа в подворотню, молясь о том, чтобы у него хватило мозгов бежать в другую сторону, а сам кинулся к затянутому в алую рясу здоровяку. Тот усмехнулся, и в следующий миг я почувствовал, что не могу пошевелиться. Из переулка выскочило ещё несколько клириков, окружили меня, отрезав всякую возможность освободиться.
- Этот? - уточнил один, с вислыми усами и бритым черепом.
- Весь в крови, попытался напасть, - ответил здоровяк. - Точно он, был ещё второй, но его спеленать не успел - юркнул в подворотню.
- Обыскать, - негромко приказал лысый.
Монахи кинулись исполнять, а бритоголовый взял меня за шиворот и потянул за собой, я шёл как деревянная кукла, переставляя ноги помимо воли.
Трупы псевдомонахов лежали там же, крови успело натечь прилично.
- Ты их убил? - мягко поинтересовался клирик.
- Он-он. - прогудел здоровяк, - прачка из дома выходила, видела его и ещё одного, и духи сразу на след напали.
- Судя по оружию, ты учишься в Обители, - так же мягко продолжил клирик, - Но ты убил братьев. Что за это полагается, помнишь?
- Они не братья, - процедил я. - Взгляните на правые запястья!
Здоровяк поднял руку одного из мертвецов, я глазам не поверил - никакой татуировки не было! Я посмотрел на то место где лежал труп женщины. Лёгкий ветерок поднимал облачка над кучкой пепла.
Про Гласа я не сказал ничего, хотя спрашивали долго и настойчиво...
***
... Я уже видел, как вспучивается от прикосновения раскалённого металла кожа, чувствовал запах горелого мяса, закрыл глаза, стиснул зубы, приготовившись к боли, но время шло, а печати всё не касались ладоней.
Я осторожно приоткрыл один глаз, потом другой, и палач и все остальные, казалось, совершенно забыли про меня и пялились на витражные окна, за которым что-то громко ревело и грохотало.
- Светлый Сагор... - пробормотал священник с всклокоченной бородой.
И тут стена взорвалась, витражи брызнули осколками, оконные проёмы полыхнули огнём. Спас меня истыканный осколками палач, который рухнул навзничь, прикрыв своим телом. Кто-то закричал, заметался, остальные кинулись к выходу, началась давка. Стены зашатались, с потолка посыпалась штукатурка и обломки камня. Я увидел, как через окна в храм влетают огненные шары, как пламя с гулом взбирается по занавесям и драпировкам, как валятся мгновенно обуглившиеся балки, и понимал, что никто не будет вытаскивать меня, эту схватку со смертью выиграть не удастся. Огонь заполнил весь мир.
- Прощайте, - тихо прошептал я двум рунам «тлен», так и оставшимся лежать на наковальне.
Глава 2. Королевская охота
Кто-то незримый, но умелый ковал измену в стране, она тлела, разгоралась в умах черни, как поковка на наковальне - слухи и пересуды гуляли по всем кабакам Руаны, от Гайона до Артамака. В каждой грязной ночлежке или провонявшей горелым салом харчевне шептались о королевском безумии. Одни списывали это на плохую родословную (прадедушка Къёрварда, Варкаст четвёртый, знаменит был тем, что убил двух жён, заподозрив их в измене), другие говорили о порче и поводке, протянувшемся до самого Лондавара, остальные судачили о продажности окружения, давно смотрящего в сторону Гертама. Так или иначе, поход короля против городов-монастырей вверг страну в некоторое оцепенение, которое вот-вот грозило перерасти в нешуточную лихорадку.
Граф Эрик Готиан де Ардени за неделю путешествия из Рагоса к Ариэндине наслушался такого, что говоривших можно было раз десять казнить за вредительство короне. К исходу пути его уже тошнило от постоянных споров черни и предложений по спасению государства. Как назло, путешествовал он инкогнито, в одиночку и с достаточно малым запасом монет, поэтому приходилось ночевать именно в таких отстойниках человеческого мусора. Как обычно, его пару раз пытались обчистить, один раз завербовать в осведомители стражи, он даже умудрился попасть под подозрение пожилого странствующего мага, который оказался не по возрасту остроглазым и углядел герб на простеньком медном перстне. Мага пришлось успокоить парой кувшинов вина, ссориться с гильдиями или, тем более, одним из Орденов в планы не входило, с остальными он так не церемонился - грабителей просто убил, а вербовщику, который пытался запугать, сломал пальцы на правой руке. Когда заявились два толстопузых олуха с зазубренными фальчионами в руках, Ардени пришлось показывать гербовую бумагу, а потом долго объяснять белым как сметана стражникам, как должно вести себя в течение всей последующей жизни.