Доктор предложил еще кофе. Потом удалился на пару минут и, вернувшись, пригласил нас к себе на ужин.
— Послезавтра мы с женой ждем вас к семи.
Через день в семь мы были в квартире хранителя музея. Нас встречали хозяин и его жена, смуглая дама средних лет в индийском сари.
— Моя жена из Макао, — представил ее Роберту.
Нас пригласили в салон. Выложенный замысловатым паркетом зал кончался верандой с видом на океан. Хозяйка подвела нас к двум круглым столикам, на которых стояли цветные подносы с маленькими тартинками. В каждую тартинку была воткнута вилочка с камешком.
— Ты посмотри, — шепнула мне Мальвина.
Спросить Мальвину, куда смотреть, я не успел, хозяин подкатил столик с напитками:
— Виски, джин?
После получаса светского разговора супруга хозяина пригласила нас к столу. В столовую мы прошли через длинный коридор, стены которого были украшены саблями и кинжалами. Мальвина улучила минуту и шепнула:
— Ты обратил внимание?
— На что?
— На вилочки в тартинках.
— Ну и что?
— А то, что камешки в них драгоценные. Рубины, сапфиры и изумруды.
За обедом хозяйка рассказывала о Макао.
Кофе пошли пить на веранду, и там хозяин читал по памяти Камоэнша.
Было прохладно, легко дышалось.
— У вас есть родственники в Португалии? — спросил я хозяина.
Он засмеялся:
— Много. Так много, что я никого ни разу не встречал. Родился я в Сан Пауло, учился в Рио-де-Жанейро, я по профессии географ.
Вмешалась его супруга и на плохом французском сказала, что единственным его достижением в области географии было посещение Макао, где они с ним познакомились.
— И я привез эту редкую азиатскую птицу в Бразилию.
— Он вообще любитель редких птиц, — продолжила супруга. — Осторожно, синьор Сокраменту, синьора Марина — такая редкая птица, которую здесь не сыщешь.
Мы все засмеялись, и синьора Марронту еще рассказывала о Макао. Хозяин еще читал Камоэнша, потом Маяковского по-португальски.
Теперь можно было устраивать ответный прием. Решили его сделать сразу после Нового года. Остановились на субботе восемнадцатого.
Словом, жизнь наладилась и текла размеренно. И когда я уже почти смирился с тем, что так, без забот и потрясений, мне придется прожить отведенные мне пять лет, вдруг в один день все перевернулось.
Глава третья. Долгий путь к неясной цели
10. Привет из дома
В понедельник четырнадцатого, утром, мы лежали в кровати и спорили, кому первому вставать. И когда выпало вставать мне, раздался звонок в дверь.
— Кого черт несет с утра!
Я набросил рубашку и пошел открывать. На пороге стоял Павел Михайлович, тот самый, который встречал нас в аэропорту в Рио-де-Жанейро. По его озабоченному лицу я сразу понял: нашей спокойной жизни пришел конец.
— Мариночка не обидится, если мы пойдем куда-нибудь выпьем кофе?
Не хочет разговаривать дома, боится жучков. Понятно.
— Я ей объясню.
— Возьмите этот чемодан. Там всякие проспекты по «мерседесам». Какие-то образцы…
Мариночка не обиделась.
Мы вышли на улицу. Было еще прохладно. С океана, как всегда в это время, дул приятный ветерок.
— Где вы обычно завтракаете?
— Здесь на углу.
— Вот туда мы и не пойдем.
И это понятно. Я предложил:
— Я могу порекомендовать кафе «Глобо». Я там ни разу не был. Но говорят, там очень хороший кофе.
Я там действительно ни разу не был, берёг для неожиданных встреч. Таких как эта, например.
— Я вам привез проспекты, образцы. Остальное придет по почте. Как у вас дела?
— Вживаюсь. Пока все в порядке. Как дома?
— Газеты читаете?
— Только «Монд».
— Значит, в курсе. Знаете, какие у меня мысли? Крамольные, скажете. Да не у меня одного. Ругали мы Сталина: сажал, расстреливал. А вот спросите сейчас у безработных, что бы они предпочли: жить, как они сейчас живут, или работать, как при Андропове, но чтобы Горбачева и Ельцина — на Колыму. Что бы они ответили? То-то. Для нас сейчас главное: организованное отступление. Сплочение действительно верных. И не нужно надеяться на скорое возвращение. Народ у нас болен. Ему надо вылечится. А господин Ельцин — самый лучший врач. Ну да ладно. Вы все понимаете. Мы вам доверяем. Без особой нужды я не стал бы вас беспокоить.
Это я тоже понимал. И удивился приезду. Посещение человека, отправленного на залегание, в первые два года недопустимо.