Выйдя в коридор и поколдовав над замком, чтобы тот казался нетронутым, разведчица вернулась к себе. Покидать свою комнату до утра она не собиралась: не хотелось бы в столь неподходящее время попасться на глаза хозяину гостиницы. Даже если старик не заметит Исанн сейчас, он вряд ли пропустит ее возвращение утром — и может заподозрить в ней свидетельницу вчерашнего разговора.
Несмотря на то, что ее изначальные планы сорвались, такое развитие событий девушку ничуть не расстроило: неожиданно свалившаяся ей прямо в руки информация — хоть и довольно скудная — была отнюдь не лишней.
«Интересная картина складывается. Милый старичок, содержащий небольшую гостиницу, сотрудничает с подпольем, двое представителей которого заявились к нему с раненым на руках — очевидно, после рейда правительственных войск. Следовательно, какие-то меры по истреблению повстанцев все-таки предпринимаются… для виду? И для кого же спектакль, интересно знать? Вопрос пока что остается открытым. Сейчас актуальнее другое: завтра бунтовщики наверняка заявятся за своим мертвым товарищем. Имеет ли смысл дождаться их и проследить, куда они направятся потом? Пожалуй, нет: не стоит тратить время и подвергать себя напрасному риску, гоняясь за пешками. Вплотную ими предстоит заниматься лишь после устранения настоящей угрозы: тогда на Рутан можно будет спустить карательные отряды, не боясь спугнуть заговорщиков. Пока что следует сконцентрироваться на поисках союзника в ИСБ и сборе информации, а там видно будет.»
А сейчас она может отдохнуть и не думать об этом проклятом деле хотя бы несколько часов…
— Он ведь выживет? Не умрет до того, как кто-нибудь из наших за ним вернется? — дрожащий голос Аллира оторвал Сельвина Вельна от отнюдь не радостных размышлений, которыми он был поглощен на протяжении всего пути от гостиницы до убежища — одного из тех немногих, что еще остались в столице.
— Не знаю, — выдохнул он, стараясь не смотреть на юнца.
Сельвин не привык отвечать подобным образом: он всегда держался с непоколебимой уверенностью, даже в тех случаях, когда вовсе не испытывал таковой. Но трудно поддерживать образ непогрешимого идола, когда из-за тебя погиб почти весь отряд, когда ты сам едва ушел живым…
«Это моя ошибка. Моя и только моя. У нас было недостаточно данных для нападения на губернаторский кортеж, но я не сумел устоять перед искушением избавиться от этой имперской погани одним ударом… отец предупреждал меня, как и тот имперец, но я не желал слушать… и теперь десятеро наших отборных бойцов мертвы, еще один умирает, а оккупанты наверняка усилили меры безопасности втрое. Как я мог быть настолько глуп?»
Умом Сельвин понимал, что и его отчаянная попытка спасти смертельно раненого Нильса была глупым, необоснованным риском, но тогда, в горячке боя, он просто не мог оставить товарища на растерзание имперцам: они-то смогли бы вытащить его с того света… чтобы чуть позже обречь на куда худшую смерть. Нильса следовало добить, как он сам и просил… но разум был тогда помутнен яростью, болью и досадой, и на передний план вышли эмоции.
Он знал, что проявил непозволительную для лидера слабость. И от осознания этого было только хуже.
— Сельвин, ты ни в чем не виноват! — со свойственной ему горячностью воскликнул Аллир. — Нам… нам просто не повезло!
— Молчи, идиот! Хочешь навести имперских ищеек на нас?!
Даже в темноте было заметно, как мальчишка густо покраснел, дернувшись, будто от удара. На самом деле, преследования можно было не опасаться уже давно, но Сельвин не мог допустить, чтобы подчиненные жалели его. Он все еще оставался лидером подполья — вторым после отца — и должен поддерживать хотя бы видимость силы.
Вдали показались очертания лачуг одного из самых бедных кварталов Тэсты. Не самое приятное место, но вполне подходящее для повстанческого убежища: в трущобах всегда полно народа, среди которого можно затеряться, да и бедняк, которому нечего терять, с куда меньшей вероятностью донесет властям, чем благополучный гражданин.
Сельвин сжал зубы в бессильной злобе: сейчас ему предстоит передать товарищам скорбные вести… а потом, добравшись до родового поместья, рассказать то же самое отцу и, скорее всего, имперскому перебежчику, который обосновался в их особняке, как у себя дома. И он не знал, что будет тяжелее: с достоинством выдержать упреки родителя или удержаться от искушения заехать кулаком по самодовольной физиономии Карла Ридена. Повстанец не переносил этого ублюдка и имел веские основания полагать, что чувство было взаимным.
— Мы в безопасности, — скорее самому себе, чем командиру, прошептал Аллир. — Имперцы не могли следить за нами все это время.
«Совсем скоро мы нигде не сможем чувствовать себя в безопасности,» — подумал Сельвин, но лишь молча кивнул в ответ.
Прогулка по вечерней Тэсте — не самая лучшая затея. Особенно если на тебе имперская форма. Но старенький спидер капитана Кевина Лайонса приказал долго жить, а купить новый не позволяло мизерное жалованье: Рутан был нищей планетой, и на зарплате сотрудников ИСБ экономили, как и на всем остальном, объясняя это «дефицитом бюджета». Так что приходилось месить ногами грязь, которую в этом захолустье выдавали за дороги, и надеяться, что никаким экстремистам не взбредет в голову устроить стрельбу по движущейся мишени. Конечно, беззащитным капитана ИСБ было сложно назвать, но что мог сделать один человек против банды, пусть и небольшой? Он ведь не спецагент какой-нибудь…
«Все в порядке. Не каждый абориген — террорист, не каждая группа аборигенов — банда…» — мысленно успокаивал себя Кевин, обходя выглядевшую крайне подозрительно компанию рутанцев. Те покосились в сторону имперского офицера, пошушукались между собой, но никаких враждебных действий предпринимать не стали. И на том спасибо.
Еще до прилета на Рутан, Лайонс, только-только получивший звание капитана (чтоб ему провалиться, этому повышению!), знал, что на планете не все в порядке: видел репортажи ГолоСети о периодических волнениях и последующих зачистках, слышал слухи, ходившие среди сослуживцев… но и представить себе не мог, насколько ужасно положение на самом деле.
На своем новом месте службы капитан провел около года, трех месяцев из которого ему вполне хватило, чтобы понять: «не все в порядке» было не только с населением Рутана. Что-то странное происходило в самой Имперской службе безопасности. А через полгода стало окончательно ясно: этому «чему-то» есть вполне определенное название. Государственная измена. Не находилось другого объяснения тому, что его контора откровенно попустительствовала коррумпированному губернатору, за которым числились не только хищения в особо крупных размерах, но и связи с местным (а может, и не только местным) криминалом; что позволила так распуститься полиции; что вела борьбу со все набирающим силу восстанием «для галочки», даже не пытаясь ни вычислить лидеров, ни отследить источники финансирования. Два первых пункта еще можно было объяснить цветущей буйным цветом коррупцией, но вот последний… ни один имперский офицер в здравом уме не станет покровительствовать восстанию ни за какие деньги — хотя бы потому, что наказание за подобное преступление слишком страшно.
Но вот уже полгода Кевина не оставляло подозрение, что глава рутанского отделения ИСБ, полковник Халид Мейер, делает куда худшее, чем «не замечает» грядущего бунта, прельстившись щедрой платой. Что он сам замешан в восстании по уши, и именно поэтому старательно парализует работу вверенной ему организации. Никаких прямых, неопровержимых свидетельств тому не было, но вот косвенных — хоть отбавляй.
Лайонс знал, что не одинок в своих подозрениях, но большинство его сослуживцев было слишком запугано, чтобы решиться хоть на какие-нибудь действия: у полковника Мейера было предостаточно сотрудников, верных лично ему, которые бдительно следили за настроениями в штабе. Не так давно один лейтенант, совсем еще мальчишка, попытался отправить рапорт на Корускант… беднягу нашли на следующий день после этого: плавал в реке с перерезанным горлом. «Ограбление,» — гласила официальная версия…