– Мастер Бидуэлл, а какие цвета нынче в моде? – спросила я, отмахиваясь от книжицы.
Мне требовался совет, но никак не тест с вариантами выбора.
– Леди, собирающиеся ко двору, выбирают белый, с отделкой золотом или серебром.
– Мы не собираемся ко двору, – быстро сказал сапожнику Мэтью.
– Тогда черный или вот еще – желто-коричневый.
Бидуэлл полистал свою книжицу, найдя квадратик цвета карамели. Мэтью согласился, не дав мне и рта раскрыть.
Теперь настал черед старика. Он тоже удивился, взяв мою руку и ощутив мозоли на ладонях. Женщины из высшего общества, выходившие замуж за таких мужчин, как Мэтью, не занимались гребным спортом. Заметил Сомерс и бугор на среднем пальце правой руки – последствия привычки слишком плотно сжимать ручку. Опять-таки леди не утруждали себя письмом. Он надел мне на правую руку мягкую замасленную перчатку. Перчатка была значительно крупнее моей руки. В кромку была воткнута игла с грубой ниткой.
– Скажи, Бидуэлл, у твоего отца есть все необходимое? – спросил сапожника Мэтью.
– Да, господин Ройдон, спасибо, – ответил Бидуэлл и поклонился.
– Шарль пошлет ему заварного крема и оленины. – Серые глаза Мэтью прошлись по тощей фигуре молодого сапожника. – И вина тоже.
– Старый мастер Бидуэлл будет признателен за вашу доброту, – сказал Сомерс.
Манипулируя ниткой, он уменьшал размер перчатки, чтобы та плотно сидела на моих пальцах.
– Еще больные есть? – спросил Мэтью.
– У Рейфа Мидоуза девчонку свалила сильная лихорадка. Мы уже боялись за старину Эдварда, но его только боком зацепило, – лаконично ответил Сомерс.
– Надеюсь, дочка Мидоуза поправилась?
– Нет. – Сомерс оборвал нитку. – Три дня назад похоронили, да упокоит Господь ее душу.
– Аминь, – произнесли все, кроме меня.
Франсуаза едва заметным кивком указала на Сомерса. Поняв намек, я запоздало пробормотала «аминь».
Пообещав, что туфли и перчатки будут готовы через несколько дней, оба ремесленника поклонились и ушли. Франсуаза тоже хотела уйти, однако Мэтью ее задержал.
– Больше никого к Диане не звать! – отчеканил он. – Пусть Эдварду Камберуэллу найдут сиделку, чтобы присматривала за ним, и снабжают едой и питьем.
Франсуаза смиренно сделала реверанс и ушла, наградив меня еще одним сочувственным взглядом.
– Боюсь, люди в деревне поймут, что я чужеродный элемент, – сказала я, поднося руку к вспотевшему лбу. – Я не умею произносить гласные звуки, как они. Понижаю голос в конце фразы, тогда как нужно повышать. Я не знаю, когда нужно говорить «аминь». Мэтью, пусть кто-нибудь научит меня молиться. Я должна с чего-то начать и…
– Сбрось обороты, – сказал он, обнимая меня за талию.
Даже через корсет и несколько слоев ткани его прикосновение было успокаивающим.
– Это не устный экзамен в Оксфорде и не твой дебют на сцене. Зубрежка и репетиции здесь не помогут. И прежде чем звать Бидуэлла и Сомерса, тебе следовало бы спросить меня.
– Как тебе удается без конца представать в новом обличье? – удивилась я.
А ведь Мэтью делал это постоянно, из века в век. Разыгрывал свою смерть, чтобы затем появиться в другой стране, говорить на другом языке и называться другим именем.
– Первый и самый главный фокус: перестать делать вид. – Не обращая внимания на мое явное замешательство, он продолжил: – Вспомни, о чем я говорил тебе в Оксфорде. Ты не сможешь жить под лживыми масками, выдавая себя за человека, когда на самом деле ты ведьма, или пытаясь сойти за женщину Елизаветинской эпохи, когда ты проникла в эту эпоху из двадцать первого века. Но сейчас это твоя жизнь. Живи в этом времени, а не пытайся играть роль.
– Но мой американский акцент, манера ходить…
Я и сама заметила, что мои шаги шире, чем у здешних женщин, однако Кит стал открыто насмехаться над моей мужской походкой и привлек к ней всеобщее внимание.
– Ты приспособишься. Какое-то время люди буду чесать языки. Но в Вудстоке не прислушиваются ни к чьему мнению. Вскоре к тебе привыкнут, и сплетни прекратятся.
Его слова меня не убедили.
– Много ли ты знаешь о сплетнях?
– Достаточно, чтобы утверждать: ты свежая пища для болтовни. Через неделю они найдут себе новую тему. – Мэтью посмотрел на мою записную книжку, заметив неровный почерк и кляксы. – Ты слишком крепко сжимаешь перо, поэтому чернила не вытекают как надо, а кончики перьев ломаются. Ты и за свою новую жизнь держишься слишком крепко.
– Никогда бы не подумала, что жизнь в шестнадцатом веке окажется такой трудной.
– Ты быстро учишься. В Олд-Лодже ты среди друзей и тебе ничто не угрожает. Только пока не надо больше никого сюда звать… И что же ты успела записать?