– Сюда, – сказал Ален, открывая дверь.
За ней оказалось помещение еще с одной лестницей. Эта вела не вниз, а наверх. Сбоку от лестницы я увидела закрытую дверь. По обе стороны от нее стояли жесткие, неудобные скамейки. Ален замер, терпеливо дожидаясь ответа из-за двери. Вскоре оттуда послышалось единственное латинское слово:
– Introite[19].
Дверь была плотно закрытой, отчего мне показалось, что это слово пробилось сквозь толстый слой древесины. Мэтью слегка вздрогнул. Ален тревожно посмотрел на него и толкнул дверь. Она бесшумно открылась, повернувшись на массивных петлях.
Позволивший нам войти сидел лицом к огню, отчего его волосы казались мерцающими. Сидячая поза не могла скрыть его высокого роста. У него были широкие, атлетические плечи. Он что-то писал, и методичное поскрипывание пера уравновешивало хаотичный треск поленьев в очаге и завывания ветра снаружи.
– Sedete[20], – загремел его бас, нарушив относительную гармонию других звуков.
Теперь уже я чуть не подскочила. Если первое слово дошло, заглушенное дверью, от второго у меня зазвенело в ушах. Хозяин кабинета привык, чтобы ему повиновались немедленно и беспрекословно. Ноги сами понесли меня к двум ожидавшим нас стульям. Я была рада подчиниться, поскольку очень устала. Сделав три шага, я вдруг сообразила, что Мэтью по-прежнему стоит в проеме. Я вернулась к нему и крепко взяла за руку. Он ошеломленно смотрел вниз и будто стряхивал с себя воспоминания.
Потом мы быстро прошли в кабинет Филиппа. Я плюхнулась на стул. Мне принесли обещанное вино и решетчатую жаровню под ноги. Ален сочувственно посмотрел на нас, затем кивнул и ушел. Мы остались ждать. Если для меня ожидание было трудным, для Мэтью оно граничило с пределом возможностей. С каждой минутой он напрягался все сильнее, почти вибрируя от сдерживаемых эмоций.
Когда его отец заметил наше присутствие, я тоже находилась на грани срыва. Я смотрела на свои руки и думала, хватит ли мне сил, чтобы задушить этого злодея. И вдруг мой лоб обожгло двумя льдинками. Подняв голову, я обнаружила, что смотрю в рыжевато-коричневые глаза греческого бога.
Впервые увидев Мэтью, я испытала инстинктивное желание бежать без оглядки. Но Мэтью, встретившийся мне сентябрьским вечером в зале Бодлианской библиотеки, все же имел облик ученого. Мрачного, задумчивого, где-то не от мира сего. Сейчас я оторопела не потому, что Филипп де Клермон был чудовищем. Совсем наоборот: он был самым удивительным созданием, какое я встречала среди людей или существ нечеловеческой природы.
Глядя на Филиппа де Клермона, никто бы не подумал, что его плоть смертна. Черты лица поражали совершенством и какой-то сверхъестественной симметричностью. Прямые темные брови нависали над золотисто-карими глазами с зелеными крапинками. Их оттенок менялся каждую секунду. Постоянное нахождение на солнце и открытом воздухе добавило к его каштановым волосам золотистые, серебристые и бронзовые пряди. Рот Филиппа был мягким и чувственным, что сейчас не мешало его губам оставаться гневно сжатыми.
Мне самой пришлось плотно сжать губы, иначе я бы осталась сидеть с отвисшей челюстью. Я выдержала его оценивающий взгляд. После этого глаза Филиппа медленно и целенаправленно переместились на Мэтью.
– Изволь объясниться.
Эти слова Филипп произнес ровным тихим голосом, но в них ощущалась его ярость. Я оказалась в обществе двух сердитых вампиров. Теперь, когда первоначальный шок от встречи с отцом миновал, Мэтью попытался взять ситуацию в свои руки.
– Ты велел мне прибыть в Сет-Тур. Я здесь, живой и здоровый, вопреки истеричным донесениям твоего внука.
Мэтью бросил на отцовский стол серебряную монету. Упав, она немного покружилась вокруг невидимой оси и замерла.
– В это время года твоей жене было бы лучше остаться дома.
Как и Ален, Филипп говорил по-английски с безупречностью англичанина.
– Диана не просто моя жена. Она моя истинная пара. Я не смог бы оставить ее с Генри и Уолтером лишь потому, что холодно и идет снег.
– Не юли, Мэтью! – прорычал Филипп.
Это напоминало львиный рык и, как и все остальное, говорило о его львиной натуре. Семейство де Клермон представляло собой впечатляющий зверинец. Присутствие Мэтью всегда напоминало мне о волках. Рядом с Изабо мне виделись соколы. Галлоглас создавал впечатление медведя. Филипп представлял собой не менее опасного хищника.
– Галлоглас и Уолтер пишут, что ведьма нуждается в моей защите. – Филипп ткнул пальцем в письмо на своем столе и вновь уставился на сына. – Я думал, защита слабых – твое дело, раз ты теперь представляешь нашу семью в Конгрегации.