За год, проведенный в эмиграции, Маришка повзрослела. С каждым днем Дмитрий все больше угадывал в девочке со светлой кучерявой копной волос жесты, привычки и суждения ее отца, которого, несмотря на все допущенные слабости по отношению к вдове, Дмитрий уважал безмерно. И теперь, общаясь с падчерицей в отсутствие Татьяны, доверительно и уважительно, проникся к девочке таким же почтением. Невзирая на пресловутый переходный возраст, при котором подростки по обыкновению дерзят и слетают с катушек, не слушаясь взрослых, ласковая Маришка делилась с отчимом новостями и сокровенными мыслями, чего абсолютно не наблюдалось по отношению к матери. Справедливости ради стоит добавить, что и сама Татьяна постаралась в этом вопросе безмерно, поскольку невероятно грубые методы ее воспитания явно не носили системный характер. С юных лет на дочь она привыкла орать, придираясь к сущим мелочам, а потом, спохватившись как будто, начинала сюсюкать, заигрывать, словно она сама была провинившимся ребенком. В результате подобных шараханий изводила и расшатывала нервы не только дочери, но и себе. Повзрослев, девочка привыкла к многочисленным громким тирадам матери и старалась их вовсе не слушать и не замечать. Другое дело Дмитрий, которого она не могла не отталкивать сразу после смерти отца. Меж тем с течением времени все изменилось: она привыкла к заботе отчима и, более того, стала видеть в нем душевного и умного человека.
Суета сует
Декабрь, 1994 год, Москва
В предрождественские дни в Москве выпал сказочно мягкий пушистый снег, покрыв причудливыми шапками голые верхушки деревьев. По ночам небольшой морозец понемногу сковывал образовавшиеся сугробы, впрочем, оседавший утренний туман да редкое дневное солнце с легкостью превращали крупных белых мух в лужи, из-за чего под ногами у прохожих пребывало невообразимое кашеобразное месиво, заставляя то и дело менять промокшую обувь.
В декабре по обыкновению темнело рано. Лебедев неслышно постучал в окно служебного автомобиля, незаметно припаркованного за многолетней разлапистой елью во дворе старого московского дворика. Несколько суток оперативники ждали, когда, наконец, появится на горизонте известный продюсер, сбежавший за границу, как только появилась информация о гибели его подопечной певицы Ирины Арбатовой и ее мужа.
— Как обстановка? — спросил лейтенант у широкоплечего бодрячка Киселева, массивной челюстью жующего в засаде разрекламированную жевательную резинку, и протянул пакет с бутербродами. — Есть будете?
— Вот спасибо! Тихо пока, но, как только начну есть, сработает закон бутерброда.
— Так ты не роняй! — в ожидании скорого перекуса тут же с радостью отозвался доселе дремавший Костик Панич.
— И не собираюсь ронять, у меня закон бутерброда по-иному срабатывает — точно, как часы. Стоит мне только открыть рот, как тут же звонит телефон, срочно вызывает начальство или появляется тот самый искомый человек на горизонте, которого мы так долго ждали.
— Ты не думал, что так происходит оттого, что постоянно открываешь рот, чтобы поесть?
— Да, я голодный почти всегда с такой работой… Слона бы съел…
Лебедев усмехнулся, и все же закон бутерброда и вправду сработал: как только первый кусок попал в большое горло Киселева, к подъезду, чуть освещенному уличным фонарем, подъехало такси, из которого вышел известный представитель российского шоу-бизнеса.
— Пойду знакомиться! Прикройте, если что! — приказал Лебедев и, оглядевшись, не спеша поплелся к подъезду.
Судя по всему, испуганный продюсер, вполне логично опасавшийся за свою жизнь, некоторое время скрывался за границей, но к декабрю, когда у всех популярных артистов начался настоящий предновогодний час, видимо, расслабился и вернулся в столицу. Следить же за ним, как за потенциальной жертвой, на Петровке, 38 посчитали вполне разумным, поскольку под капотом его машины дважды обнаруживали взрывное устройство. К тому же в квартире Арбатовых ранее по горячим следам было зафиксировано несколько любопытных отпечатков пальчиков, так что незримая слежка за продюсером вполне могла не только предотвратить его гибель, но и навести на след потенциальных преступников.
— Гражданин Постников? Откройте! Милиция! — Лебедев, предъявив служебное удостоверение в глазок, несколько раз настойчиво позвонил в глухую массивную дверь.
— Зачем? Я вас не звал! — не сразу ответил дрожащим голосом Постников.
— В ваших же интересах: мы знаем, вашей жизни угрожает серьезная опасность! — Лебедев и сам удивился низкому тембру своего голоса.