Мириам робко улыбнулась:
— Я мать, как и ты. Просто мать. Смотри, — сказала она, желая отвлечь внимание женщины. — Мальчики разговаривают. Они сразу подружились.
— Пусть Всевышний сделает их дружбу вечной! — воскликнула женщина, молитвенно сложив руки.
15
И вновь они шли по знакомому пути, огибающему Самарию. Иерихон лежал в руинах еще с того времени, как город оказался в руках Симона, раба Ирода, который, встав во главе банды разбойников из Переи, хотел провозгласить себя царем. Всюду на пути они встречали руины и пожарища. Но мир уже наступил, и люди занимались восстановлением сожженных хозяйств, сажая новые деревья на месте вырубленных. На дорогах было спокойно благодаря присутствию римских солдат. Любого разбойника хватали и тут же распинали на кресте. Страшная, жестокая казнь вновь появилась в Иудее. Она применялась во времена хасмонейских войн, потом была почти полностью забыта. Ирод снова стал распинать, а уже от него этот вид казни переняли римские солдаты. Многочисленные расправы привели к уничтожению и без того редких в стране деревьев. Говорили, что новому наместнику Иудеи подали прошение, чтобы он больше никого не распинал.
Переправившись через Иордан, они два дня шли по дороге, отделяющей долину от голых Перейских скал. Потом они второй раз переправились через реку между Пеллой и Скифополисом и оказались на просторах Галилеи, ставшей теперь самостоятельной частью тетрархии. Здесь также повсюду встречались развалины, образовавшиеся совсем недавно. Битвы с повстанцами шли еще несколько дней назад. Городок Наин все еще дымился, когда они проходили мимо. Люди, возвращавшиеся к своим сожженным домам, рассказывали, что четыре дня тому назад в городе проходило кровавое сражение римлян в союзе с солдатами тетрарха Антипы и повстанцев, возглавляемых Иудой из Гамалы. Восставшие были окружены и уничтожены. Тех, кто не погиб в бою, солдаты распяли.
Иосиф, Мириам и Иисус убедились в этом воочию, оказавшись на широком горном хребте между Назаретом и Сефорисом, где вдоль дороги протянулась колоннада крестов. На крестах висели схваченные бунтовщики. Над искривленными в муках телами носились целые тучи птиц. Они сидели на перекладинах крестов и на головах осужденных. Птицы выклевывали им глаза и терзали тела. Ночью к крестам приходили шакалы и набрасывались на останки, поэтому у многих тел были растерзаны ноги и животы.
Кое–где под крестами стояли женщины и палками отгоняли птиц, раздиравших тела. Патрулировавшие дорогу римские солдаты не прогоняли женщин; они равнодушно смотрели на распятые тела и только подгоняли коней, чтобы поскорее отдалиться от гниющих останков. На возвышении, где дорога раздваивалась в направлениях Сефориса и Назарета, на самом высоком кресте висел человек, над головой которого была прибита дощечка с надписью. Семья Иосифа, угнетенная ужасающим видом, который открылся их глазам, и желавшая поскорее миновать лес крестов, здесь невольно остановилась. Распятый человек, должно быть, только что умер. На его теле была видна свежая кровь; он был еще мокрый от пота. Его голова была низко опущена, рот широко открыт в застывшем крике; напряженные мышцы окаменели в последнем усилии. Табличка над головой убитого гласила: «Иуда из Гамалы — иудейский Мессия».
Иосиф взмахом руки отогнал птицу, которая сидела на плече висевшего человека и, вытянув лишенную перьев шею, старалась дотянуться клювом до глаза. Без этой надписи Иосиф не узнал бы Иуду. Он с грустью смотрел на скорченное и обесформленное мукой тело. Оно не напоминало ему человека, полного сил и уверенности в себе, который много лет назад уговаривал Иосифа стать одним из его сторонников.
— О, Адонай! — услышал Иосиф шепот возле себя. — Как же этот человек должен был страдать! Нам следует принести жертву за него, как Иуда Маккавей приносил жертву за своих солдат.
Это сказала Мириам. Уже тогда, когда они вышли на дорогу, уставленную крестами, Иосиф видел, как в ее глазах стояли слезы, а губы шевелились в тихой молитве. Но вид этого тела, казалось, наполнил ее еще большим состраданием. Ее губы скорбно дрожали, а слезы стекали по щекам блестящими струйками. Иосиф хотел ей сказать что‑нибудь утешительное, но так и не нашел нужных слов. Глядя на это измученное тело, он думал о том, что мир, в котором одни люди могут причинять такие страдания другим, — это мир безумия. Нужно либо бежать от него, либо согласиться с его чудовищными законами. У человека нет иного пути, он не в состоянии что‑либо изменить. Ни один народный избранник не смог бы этого сделать. Всех ожидает одно и то же…