Добраться до реки было непросто, потому что высокий берег был покрыт густыми зарослями. Однако дорога, ведущая вдоль русла, привела их, в конце концов, к броду. Заросли здесь были срезаны, а берег утоптан. В дно реки были воткнуты несколько жердей, обозначавших брод. Прежде чем перейти реку, путники задержались на берегу, чтобы как следует отдохнуть. Купцы легли на траву, предоставив невольнику напоить ослов. Крестьянин прикрикнул на жену, чтобы она сделала то же самое. Женщина сняла с осла поклажу и повела его к реке, а приведя его с водопоя, сразу же занялась приготовлением пищи для мужа и сына, которые кричали, что голодны. Лицо женщины покрылось испариной, она с трудом дышала.
Иосиф издалека наблюдал за этой сценой. Несмотря на то что он уже много раз видел подобные вещи, поведение мужчины пробуждало в нем протест. Ребенок, наверняка, был сильно привязан к матери, но инстинктивно брал пример с отца. А сейчас он играл в песке.
Когда женщина бегом подгоняла осла к реке, она чуть не дотронулась краем своей одежды до сидящего фарисея. Иосиф видел, как тот резко отпрянул, чтобы избежать этого прикосновения, и с презрением скривил губы. Он обратился к своему товарищу, очевидно, высказывая ему свое пренебрежение к женщине. А ведь Иосиф слышал, как он с почтением говорил о другой, многое сделавшей для фарисеев. Иосиф испытал неприятное чувство: он по–настоящему не знал фарисеев, знал только, что они со всей скрупулезностью исполняют предписания закона. Иосиф не привык кого‑нибудь подозревать в чем‑то плохом. Он знал, что братья называют его за глаза наивным, но предпочитал быть наивным, нежели думать о ком‑то несправедливо. Но этот человек казался ему действительно фальшивым.
— Дай мне пить! — внезапно закричал мальчик матери.
— Сейчас я тебе принесу, вот только закончу, — ответила она, занятая приготовлением пищи.
— Но я хочу пить!
— Пойдем со мной, я дам тебе воды, — сказал Иосиф мальчику.
Женщина оторвалась на мгновение от своей работы и широко раскрытыми глазами посмотрела на Иосифа. Возможно, ни один мужчина никогда ей не помогал. Он взял ребенка за руку и сошел с ним в овраг.
Иордан катил свои воды по каменистому дну; они переваливались через валуны и сердито крутились в излучинах. По поверхности реки скакали солнечные зайчики, словно поблескивающие в воде золотые монеты. Иосиф встал на колени и погрузил в воду принесенную им чашку. Когда она наполнилась, он подал ее ребенку.
— Как тебя зовут? — спросил он мальчика, когда тот, выпив воду, вытер рот ладонью.
— Дисмас, — ответил он. — Дисмас, сын Меработа, — дополнил он свое имя именем отца. Видимо, так его научили.
— Хочешь еще?
— Нет, хватит.
— Я наполню чашку еще раз, а ты отнесешь ее матери. Она наверняка хочет пить.
Мальчик заложил руки за спину.
— Э… нет… она не хочет…
— Ты ошибаешься, Дисмас. Твоя мать тяжело трудится.
— Женщины обязаны работать, — мальчик произнес это как афоризм.
— Все люди обязаны работать. И все должны друг другу помогать. Возьми чашку.
— Нет, вода разольется.
— В таком случае я сам ее отнесу, но твоей матери было бы приятнее получить воду от тебя.
Мальчик смотрел на Иосифа с непониманием. Ничего такого он, наверняка, никогда не слышал. «Когда‑нибудь, — подумал Иосиф, — он будет жалеть об этом». С чашкой в руке он проводил мальчика обратно к стоянке. Все мужчины лежали в тени, только женщина трудилась. Иосиф подал ей воду.
— Это тебе, — сказал он, — Дисмас напился, сколько хотел.
Женщина смотрела на Иосифа с изумлением. Затем согнулась в низком поклоне.
— Спасибо тебе, господин, — сказала она, — что ты захотел помочь мне, недостойной.
— Не говори так, — он покачал головой, — все мы — дети Всевышнего.
Иосиф вернулся на место, где до этого сидел. Он полагал, что в такую расслабляющую жару их с мальчиком отсутствие останется незамеченным. Однако, хотя путники и лежали, удобно растянувшись, их головы были обращены в его сторону. Крестьянин даже оперся на локте. На его лице обозначился гнев. Он рявкнул на жену, стоявшую с низко опущенной головой, подозвал к себе мальчишку и жестом велел ему быть рядом с ним. Оттуда, где расположились фарисей и его товарищ, донесся смех. Мужчина, которого раввин называл Иудой, сказал достаточно громко, чтобы Иосиф мог услышать:
— Он думал дешево ее купить.
— Женщина, которая улыбается незнакомому мужчине и принимает что‑то из его рук, только и думает, что о разврате. — Фарисей произнес свою сентенцию лежа, но тоже достаточно громко. — Лучше сунуть руку в огонь, чем что‑то подать чужой женщине, — процитировал он какого‑то учителя. — Муж, который позволяет своей жене разговаривать с чужими мужчинами, подобен хозяйке публичного дома.