— Смотри! — сказал он только что вошедшей Мириам. — Смотри, что мне пришло в голову: перстень — это деньги. Теперь мы внесем выкуп за Иисуса и принесем жертву очищения. Он заметил на моей руке этот перстень, а потом бросил его…
Мириам нежно положила руку на плечо Иосифа и ответила:
— Вот видишь! Я была уверена, что Он сам решит, каким образом это устроить.
28
В просторном дворе перед храмом толпилось множество людей. Время не было праздничным, не видно было паломников из дальних стран, но сам Иерусалим, хотя и не был очень большим городом, умещал в своих стенах огромное количество жителей. Они‑то и проводили все свободное время во дворе храма.
Наиболее многолюдными были галереи, особенно Царский портик, нависавший над обрывом, как над пропастью. Люди собирались там, чтобы послушать спор учителей, во всеуслышание разъяснявших представленные им вопросы. Кое–где толпа окружала уличных глашатаев новостей и сплетен. Наряду с иудеями прохаживались группками чужеземцы: греки, сирийцы, идум
ейцы. Во внешний двор храма мог войти каждый.
Галерея со стороны города, не такая великолепная, как притвор Соломона или Царский портик, была занята лавками торговцев. В этой части двора шла бойкая торговля. В дни праздников, когда людской поток был намного больше, потому что прибывали паломники, количество лавок увеличивалось. Лотки торговцев стояли тогда везде, даже на лестнице, ведущей в храм, за низким парапетом, куда не было доступа неевреям — об этом гласили таблички на нескольких языках.
Сейчас не было большого скопления людей, поэтому были открыты только лавки, находившиеся в галерее. У самого оживленного входа во двор храма, откуда арочный переход вел на Ксистос*, стояли лотки ростовщиков и менял. За это доходное место ростовщики платили первосвященнику Симону, отцу Иродовой жены, огромную сумму, составлявшую б°льшую часть его богатства.
Иосиф с Младенцем на руках и шедшая рядом Мириам неприметно вошли через угловые ворота, к которым надо было подняться со стороны Нижнего города по высокой лестнице. Вступив в многолюдный и шумный двор храма, они остановились, ошеломленные, не слишком хорошо представляя себе, куда направиться дальше. Царивший здесь хаос и людской гомон приводили их в замешательство. Они еще больше растерялись, когда их окружила толпа мальчишек, которые стали тянуть Иосифа за покрывало — каждый в свою сторону. Это были посыльные владельцев торговых палаток, отправленные зазывать посетителей. Они поджидали людей, по виду которых можно было предположить, что они пришли в храм, чтобы принести жертву. Мальчишки подпрыгивали и оглушительно вопили, стараясь перекричать друг друга. Стремясь зазвать Иосифа, они то и дело обменивались тумаками и пинками. Глаза маленького Иисуса, видевшего все это, широко раскрылись. В них появилось выражение, похожее на испуг. Губы Младенца искривились, и казалось, что Он вот–вот заплачет. Плач Сына всегда тревожил Мириам. Она схватила Иосифа за руку и воскликнула:
— Пойдем отсюда, пойдем! Он сейчас заплачет.
Иосиф, стараясь отделаться от назойливых мальчишек, быстро подошел к ближайшему лотку. Тут продавались птицы в маленьких клетках. Не торгуясь, он купил пару серых горлиц. Мириам, взяв клетку, подняла ее вверх, показывая птиц Иисусу. Воркующие птицы обратили на себя внимание Младенца. Он заворковал, как они, и стал просовывать пальчики между прутьев клетки.
— Посмотри, как они Ему нравятся, — сказала Мириам. — Наверняка, Он обрадовался бы еще больше, если бы они взлетели. — Она вздохнула. — Я бы с радостью их отпустила.
— Но что ты тогда принесешь в жертву?
Мириам не ответила, только еще раз вздохнула и сжала губы. Иосиф знал ее любовь ко всем творениям. Ни одно из них она не обижала, а всегда защищала и оберегала. Даже назойливых мух не хотела убивать. Осел, пес, птицы, казалось, чувствовали ее доброжелательность.