Она улыбнулась:
- Ни за что на свете. Хотя бы потому, что придется проехать тысячу миль, а я умираю от голода.
- Ну что же, зато мы сможем позавтракать перед возвращением.
Ее серые глаза остались холодными, хотя в них и промелькнули искорки смеха.
- Скажите мне, Билл, - вы предложили это от души или так нужно для вашего расследования?
- Вы сами понимаете, что это не совсем уместный вопрос, - ответил я. - Мое предложение было совершенно искренним и шло из самой глубины моего сердца. Может быть, оно было напрасным, но… Назовите это жестом с моей стороны. Сочтите это актом поклонения искусству.
Она с облегчением рассмеялась, мы вышли и направились к машине, наслаждаясь своей беспечностью, поскольку успели выпить по два мартини. С тех пор как я здесь оказался, это был первый по-настоящему приятный момент, когда я не чувствовал в ее поведении никакой напряженности или неловкости.
Однако продлилось это недолго. Я поставил машину в переулке за углом от ресторана, и мы пошли, как будто окруженные коридором молчания, чувствуя на себе недружелюбные и откровенно злобные взгляды.
Когда мы вошли внутрь, на нас устремилось множество глаз, но тут же все отвернулись. Никто не заговорил с ней. Мы нашли свободный столик в глубине зала и сели. Она постаралась улыбнуться.
Я потянулся через стол и взял ее за руку:
- Не обращайте внимания. - Потом я догадался, какую сморозил чушь. Вот уже семь месяцев она несла свой крест в полном одиночестве и не нуждалась в моих дурацких утешениях. - Хотел бы я иметь такое же самообладание.
Она покачала головой:
- Не смейте жалеть меня. Давайте выпьем мартини.
Мы выпили мартини и стали разглядывать отполированные воловьи рога, укрепленные на стене над нашими головами, недоумевая, почему их никогда не называют бычьими, коровьими или бизоньими. Может быть, их ценность определяется в зависимости от пола?
- Что такое буйволы? - спросила она.
- Больше, чем один буйвол.
Она сморщила нос:
- Пусть так, но что это такое? Есть разница между ними и быками?
- Практически никакой… По крайней мере, с фрейдистской точки зрения. Я думаю, все дело в их занятии. Если они работают, то называются буйволами.
Она поставила на стол локти и посмотрела на меня с насмешливым восхищением:
- Вы знаете массу удивительных вещей.
- О, в моей голове хранится куча еще более бесполезной информации. Если вспомню - обязательно поделюсь с вами.
У нас снова поднялось настроение, и обед прошел отлично. Она рассказала мне о себе. Ее отец был капитаном авиации в те дни, когда еще использовались летающие кастрюли, а потом служил на “ДС-4”. Она прожила в Майами год, до того как поступила на курсы медсестер. Однажды она была помолвлена с парнем, который уехал в Корею, а после того, как прождала его два года, поняла, что на самом деле не хочет за него выходить. Ей нравилось работать в медицинской лаборатории больше, чем быть медсестрой, но учиться на врача ей не хотелось, даже если бы представилась такая возможность. Не хочет ли она снова вернуться в Майами, когда мы поставим мотель на ноги и сможем его продать? Она сказала, что да, но в результате между нами снова воцарилась неловкость, и мы умолкли.
Я заплатил по счету, мы вышли на улицу и снова прошли сквозь строй глаз, которые уставились на нас, как шляпки гвоздей, вбитые в окружавшую нас стену молчания. Но на этот раз тишина была нарушена. На углу, где нам нужно было свернуть, прислонившись к стене, стояли двое. Мы как раз проходили мимо, когда один из них сказал достаточно громко, чтобы не сомневаться, что мы его услышим:
- Думаю, у него кишка тонка.
В мгновенном порыве ослепившей меня ярости я повернулся и посмотрел на них, но тут же - она даже не успела потянуть меня за рукав - вспомнил о своем долге. Мы прошли мимо, и когда отошли ярдов десять, она прошептала:
- Спасибо, Билл.
- Я уже говорил вам, что завидую вашему самообладанию. Я не умею держать себя в руках.
Открывая перед ней дверцу машины, я оглянулся и увидел странную картину. Тот здоровенный коп, Колхаун, стоял на углу перед этими двумя. Было слишком далеко, чтобы я мог расслышать слова, но вид у него был как у сержанта, отчитывающего новобранцев. Потом он взял одного из них за рубашку и оторвал от стены, как криво приклеенную афишу. Когда он отпустил его, оба перешли на другую сторону улицы и исчезли.
Я обратил ее внимание на это происшествие. Она кивнула:
- Я знаю. Он часто так делает.
Я вспомнил свой первый день, когда чуть не подрался с Фрэнки:
- Но ведь…
- Да. Он всегда смотрит на меня так, как будто не видит. Но таких вещей он никому не позволяет.
Он странный человек, Билл. Я никогда не смогу его понять.
Я свернул направо, на Спрингер, и направился к мотелю. Мы как раз проезжали последний светофор, когда я услышал, как она ахнула:
- Билл, там этот человек!
Я бросил взгляд в том направлении, которое она указывала. Там было довольно много народу.
- Тот, что в белой рубашке! С закатанными рукавами!
Тогда я его увидел, но мы уже выехали на перекресток, и мне пришлось проехать дальше. Он шел в противоположном направлении, нам навстречу. На следующем углу я повернул налево, описал восьмерку вокруг квартала и вернулся обратно. Мы проехали всю Спрингер до самой реки, но его нигде не было видно. Я несколько раз сворачивал в переулки, но тоже безуспешно.
- Вы уверены, что это был он? - Я видел его мельком, и он соответствовал тому описанию, которое она дала мне утром, - высокий, худощавый, волосы песочного цвета, загорелый.
- Почти уверена, - ответила она. Потом засомневалась:
- Конечно, я не успела рассмотреть его как следует. К тому же на нем не было очков. Или были?
- Не было. Но в тот раз он мог надеть их только для бутафории.
Мы покружили еще минут десять, а потом остановились на Спрингер и осмотрели все закоулки, но безрезультатно.
- Я отвезу вас домой, - сказал я, - а потом вернусь сюда. Наверное, он все еще в городе, где-нибудь в пивном баре.
- Вы ничего не сделаете? - с тревогой спросила она.
- Нет. Мы даже, не можем требовать, чтобы его задержали, если вы не уверены, что опознали его. Если это не тот человек, он может подать на вас в суд за ложное обвинение. Если мне удастся его найти, я позвоню вам, чтобы вы еще раз на него взглянули.
Я поехал в мотель. Она открыла парадную дверь офиса, и я вызвал такси. Ключи от машины я отдал ей, и мы прошли в гостиную. В углу горела неяркая настольная лампа, отбрасывая слабый отсвет на ее волосы.
Она обернулась. Ее серые глаза внимательно смотрели на меня, как будто она хотела запомнить мое лицо - Вы ведь постараетесь быть поосторожнее?
- Конечно.
Она улыбнулась и протянула мне руки:
- Вечер был просто чудесный, Билл.
Я понял намек и скользнул ладонями по ее рукам до самых локтей, а потом прижал свои губы к ее губам, как будто собирался поцеловать ее перед сном, но не смог удержать себя в руках! В следующее мгновение я уже свирепо сжимал ее в объятиях и впивался в самые приятные и возбуждающие губы на свете, а ее руки сплелись у меня на затылке. Потом она уперлась руками мне в грудь и слегка оттолкнула, сердитая прежде всего на себя.
- Я сама не лучше вас, - нетвердым голосом произнесла она и отступила в сторону, покрасневшая и сконфуженная. - Дайте сигарету, - попросила она, прерывисто вздохнув.
- Это я во всем виноват.
- Спасибо, - лаконично поблагодарила она.
- За что?
- Не будем показывать пальцем, но виноваты мы оба. Это немного глупо, правда? Я знаю вас всего три дня.
- Я и не заметил, - ответил я. - Мой календарь и часы остались в другом костюме. Все, что я могу вам сказать, - вы настоящее чудо.
Она улыбнулась:
- Не беспокойтесь, Билл. Я не сомневаюсь, что вы - нормальный, здоровый тридцатилетний мужчина. Вам не нужно доказывать это.
- Я и не собирался.
- Было немного страшно. Я и не догадывалась, как девушки могут легко переходить к слезам.