Я ненавидел себя за то, что лишил ее последней надежды. Она была чертовски славной и очень ранимой, испытания, выпавшие на ее долю, были ей непосильны, и я чувствовал, что она относится ко мне с симпатией, если вообще можно доверять подобному впечатлению. Она была храброй, а это говорило о том, что в ней есть класс, другого слова я подобрать не мог, но силы ее были на исходе — она вот-вот могла сломаться. Я свирепо спросил себя, почему мне пришло в голову переживать о ее проблемах. Ведь я же решил, что мне нет до нее никакого дела.
— Почему бы вам не продать мотель и не уехать отсюда? — спросил я.
— Нет! — Меня поразила горячность в ее голосе.
Потом она немного успокоилась и объяснила:
— Мой муж вложил в мотель все, что у него было, я не хочу бросить все и бежать, как испуганная девчонка.
— Тогда почему вы не благоустраиваете территорию? Она выглядит настолько убого, что люди просто проезжают мимо.
Она встала:
— Я знаю. Но на это у меня просто нет денег.
«А у меня есть», — подумал я. К тому же я, очевидно, подсознательно искал себе что-то в этом роде, но с ней мне связываться не хотелось. Мне ни с кем не хотелось связываться. Такой уж у меня был период.
У двери она замешкалась:
— Значит, вы не хотите обсудить мое предложение?
— Нет. — Мне не понравилось, что она так откровенно надеется на меня, и мне хотелось раз и навсегда отделаться от нее и всех ее проблем. — Я знаю только один способ его остановить, если, конечно, смогу его вычислить. Но не станете же вы нанимать меня для того, чтобы я поколотил психически больного человека?
Ее передернуло:
— Нет. Какой ужас…
Я бесцеремонно перебил ее и продолжил:
— Не уверен, что смогу это сделать. Когда я работал в полиции Сан-Франциско, меня отстранили от должности за жестокое обращение, но тот человек, которого я избил тогда, был, по крайней мере, в своем уме. Мне кажется, это совсем другое дело, так что давайте оставим этот разговор.
Она снова нахмурилась, очевидно, в недоумении:
— Жестокое обращение?
— Именно так.
Она постояла еще несколько секунд, очевидно ожидая моих объяснений, и, поскольку никакого продолжения не последовало, сказала:
— Простите меня за беспокойство, мистер Чатхэм. — Потом вышла и закрыла за собой дверь.
Я возобновил изучение потолка. Он ничем не отличался от всех других, которые мне случалось разглядывать.
Около шести я снова вызвал такси и поехал в город.
Там я в одиночестве поужинал в «Стейк-Хаус», купил себе несколько журналов и пешком отправился обратно в мотель. В воздухе уже повисла голубая дымка — от пыли и опускающихся на город сумерек. Только перед тремя номерами стояли машины. С полчаса я лежал на кровати и читал, потом услышал, как на вымощенной гравием площадке затормозила еще одна машина, а минут через пять послышались громкие спорящие голоса. По крайней мере, один из спорящих говорил на повышенных тонах. Голос был мужской. Другой, судя по всему, принадлежал миссис Лэнгстон. Спор не прекращался, и мужской голос звучал все громче. Я встал с постели и выглянул за дверь.
Была уже ночь, но в коридоре горел свет. У открытой двери в двухместный номер стояли трое: миссис Лэнгстон, упрямого вида парень лет двадцати и затянутая в сыромятную кожу девица, лет на пять моложе своего спутника, которой для завершения образа не хватало мотоцикла и шлема. Под окнами номера стоял седан 1950 года выпуска. Я вышел и прислонился к стене, ощущая приближение скандала.
Миссис Лэнгстон держала в протянутой руке какие-то деньги:
— Убирайтесь отсюда, или я вызову полицию.
— Зови легавых! — ответил парень. — Ты мне надоела. — У него было наглое лицо, глаза орехового цвета, а темные волосы причесаны в виде утиного хвоста; он был облачен в сапоги «казак», джинсы и пуловер, наброшенный на плечи.
— Какие проблемы? — поинтересовался я.
Миссис Лэнгстон оглянулась:
— Он зарегистрировался один, а когда я через минуту выглянула, то увидела, как она выпрыгивает с заднего сиденья. Я сказала ему, чтобы он уезжал. И попыталась вернуть ему деньги, но он не хочет их брать.
— Хотите, я сам отдам их ему?
Парень смерил меня злобным взглядом:
— Не нарывайся, папаша, я кое-что умею.
— Я тоже, — ответил я, не удостаивая его особым вниманием. Вся эта ситуация отдавала какой-то фальшью. — Она сдавала комнаты по шесть долларов.
Миссис Лэнгстон забеспокоилась:
— Может быть, лучше вызвать полицию?
— Не стоит, — ответил я. Потом взял у нее деньги и посмотрел на парня:
— Кто вам заплатил?
— Кто мне заплатил? Ты что, совсем рехнулся? Я не понимаю, о чем ты говоришь. У нас с женой медовый месяц, и мы решили остановиться в этом поганом мотеле…
— Так, значит, вот почему она пряталась на заднем сиденье среди рисовых зерен и старых туфель, пока ты ходил регистрироваться.
— Она у меня застенчивая, папаша.
— Еще бы. В пинке под зад и то больше девичьего стыда. Где ваш багаж?
— Мы его потеряли.
— Интересная мысль. — Я свернул деньги и сунул их в нагрудный карман его майки. — Убирайся отсюда.
Реакция у него была хорошая, но он выдал себя глазами. Я успел заблокировать его левую, но почувствовал, как он уперся коленом мне в пах.
— Врежь ему, Джери! — взвизгнула девица.
Я сделал обманное движение и нанес удар. Его отбросило на машину, и он свалился лицом в гравий. Я подошел и встал над ним. Мне как будто показывали фильм в замедленной съемке или какой-нибудь надоевший отрывок из старого футбольного матча, который видел уже столько раз, что заранее знаешь, что произойдет в следующую секунду: он перекатился, вскочил, быстрое сунул руку в правый карман брюк и, вынув ее, сделал легкое движение запястьем. Послышался металлический щелчок — это выскочило лезвие. Я ударил его по руке, и нож отлетел на гравий. Он схватился за ушибленную руку и наклонился вперед, но не издал ни звука. Я закрыл нож и отшвырнул его назад, на крышу здания. Он стоял передо мной, держась за свою руку.
— Перелома нет, — сказал я. — Но в следующий раз будет.
Они сели в машину, таращась на меня, как два диких зверька. Девица была за рулем. Седан вырулил на шоссе и исчез, держа курс на восток. Я обернулся. Миссис Лэнгстон стояла привалившись к столбу, поддерживающему навес над крыльцом. Она обхватила столб руками, прижалась к ним щекой и смотрела на меня.
Она не показалась мне ни испуганной, ни взволнованной или потрясенной; единственное, что я заметил в ее глазах, — это усталость, всепоглощающая усталость, от всей жестокости и злобы, которые ее окружали. Она вздрогнула и провела рукой по волосам:
— Спасибо вам.
— Не за что.
— Что вы имели в виду, когда спросили, кто ему заплатил?
— Это было просто предположение. Они могли доставить вам массу неприятностей.
Она кивнула:
— Я знаю. Но мне не кажется, что их кто-то надоумил.
— В такой ситуации для них, возможно, нет ничего нового. Но тогда почему им понадобилась комната за шесть долларов?
— Ох!
— Они не из города?
— По-моему, нет.
Вернувшись в комнату, я сделал примочку на распухшую руку и потом читал до полуночи. Я уже выключил свет и почти провалился в сон, когда на ночном столике зазвонил телефон.
Я в недоумении поднял трубку. Кто мог звонить мне сюда?
— Алло, — сонно пробормотал я.
— Чатхэм? — Голос был мужской, незнакомый и звучал без всякого выражения и очень тихо, чуть громче шепота.
— Да.
— Ты нам мешаешь. Убирайся;
Теперь я полностью проснулся:
— Кто это?
— Не важно. Просто уезжай отсюда.
— Может, вы еще будете писать мне анонимные письма? Это будет такой же избитый прием.
— Мы знаем кое-что получше. Мы просто намекнем тебе, что это такое, ты увидишь.
Он повесил трубку.
Я тоже положил трубку и закурил. Все это казалось мне непонятным и совершенно бессмысленным. Может, это был Руп, налившийся по завязку? Нет. Голос был незнакомый, но безусловно трезвый. Тогда откуда он знает мое имя? Я пожал плечами и снова выключил свет. Анонимные угрозы по телефону! Какая глупость…