— Нет, не помню, — ответила Анна. — Я очень спешила, чтобы догнать тех, кто ушел раньше. Я слышала их голоса на улице, но не видела никого из них. Эта улица плохо освещена, вам не кажется?
Маркс посмотрел на фонарь в нескольких шагах от крыльца.
Лампа была яркой, и вместе с тем кругом было темно. Они ждали на ступенях, пока не прошел прохожий. Он пробормотал: «Добрый вечер», — и они ответили ему. Миновав несколько подъездов, он завернул за угол.
Маркс снял шляпу.
— Вы не возражаете, если я надену ее на вас всего лишь на одну минуту?
— Нет, — прошептала Анна. Она догадалась о том, что он задумал.
Маркс тут же надел ей шляпу на голову, убрав под нее волосы. Он видел, как у девушки дрожат губы.
— Просто стойте там, где стоите, на нижней ступеньке.
Маркс, взяв ее за подбородок, заставил поднять лицо.
— Никто не поверит, если я скажу, что все то, что я сейчас делаю, входит в мои служебные обязанности, — сказал он.
Анна нервно улыбнулась.
— Выше голову, — велел он ей, — сделайте вид, будто вы смотрите на дверь.
Маркс поднялся по ступеням к входной двери. Она была наполовину стеклянной и сквозь витражное дымчатое в узорах стекло на ступени ложились разноцветные пятна света. Маркс вошел в полутемный вестибюль и постоял несколько мгновений, давая двери самой захлопнуться за ним. В почтовом ящике Бредли торчали газеты. Он закрыл глаза и дал им отдохнуть после слепящего света уличного фонаря, на который он так долго глядел. А затем снова открыл входную дверь. Секунду или две он ничего не различал, пока глаза снова не привыкли к свету, и увидел Анну, вернее ее фигуру. Он медленно спустился по ступеням крыльца на тротуар. Но даже тогда он вынужден был прикрывать глаза ладонью, чтобы разглядеть что-нибудь. Свет уличного фонаря первым делом ослеплял каждого, кто спускался по ступеням крыльца. Лишь став с Анной рядом, он мог разглядеть ее черты.
Потом он попросил Анну постоять в разных местах на тротуаре перед домом, а сам смотрел на нее с крыльца, и ни в одном ракурсе ему не удавалось разглядеть как следует ее лица.
— А ведь у меня хорошее зрение, — сказал он сам себе.
Стоя на противоположной стороне улицы, они с Анной смотрели на окна квартиры Бредли. Свет торшера в кабинете падал на пустой стул около двери. Шторы на окнах не были задернуты, поскольку квартиру ее обитатели покинули днем. Маркс приложил пальцы обеих рук к губам, а потом выбросил их вперед к дому.
— Это было сделано так?
— Да, — еле слышно ответила Анна. — Что это значит, Дэвид? — спросила она, когда оба сели в машину.
— Не знаю. Но Мазер мог описать человека, увиденного им здесь на этой улице, только так же скупо, как это сделали вы. Всего лишь как случайного прохожего. В этой истории не все чисто. Но пока мы не разберемся в этом, прошу вас никому ничего не говорить.
— Конечно, — согласилась Анна. — Но зачем Эрик описал его вам так подробно?
Маркс покачал головой.
— Это и для меня загадка, но я сниму с нее покров тайны.
— Думаю, мне не понравилась бы работа детектива, — помолчав, сказала Анна.
Погруженный в свои мысли о Мазере Маркс внезапно вымолвил: — «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…»[12] — Он встряхнулся, как бы приходя в себя: — Господи, чем только не заставляют тебя заниматься. А все это дешевая интрига, рифмы, шепелявая декламация и самоуничижение…
— Я не верю, что Эрик способен на убийство! — горячо воскликнула Анна.
— Не ручайтесь, — остановил ее Маркс. — Никто лучше Эрика Мазера не расскажет вам, сколько есть способов убийства.
— Вы ненавидите его? — удивилась Анна почти с обидой в голосе. — Вы и вправду ненавидите его. Почему?
— Потому, что обязан. Вот что значит быть полицейским. Ты ненавидишь человека за те мерзости, которые он совершает, и не можешь позволить себе роскоши отделить грешника от его грехов. В конечном счете это он или мы.
— Все так просто, вы считаете? — спросила Анна, а когда он не ответил, сказала: — Раньше я никогда не была знакома с полицейским.
— И всегда удивлялись, зачем люди идут в полицию? — промолвил Маркс, нанося ради нее еще один удар по собственному самолюбию.
— Нет, этот вопрос я всегда оставляла своему отцу. А он, будучи итальянцем, часто себе его задавал.
— Почему?
— Потому что среди итальянцев так много гангстеров.
— Представляю, — произнес Маркс. — Он, очевидно, не видит большой разницы между полицией и гангстерами.
— Я слышала, как он говорил о ростках от одного и того же корня, — пояснила Анна. — Но, в конце концов, он все же считал, что все зависит от самого человека.
— Должно быть, — согласился Маркс, — но не всегда так бывает. Ну а полицейский остается полицейским.
Проводив Анну до дверей ее квартиры, Маркс поехал в участок, распорядился установить круглосуточное наблюдение за квартирой Эрика Мазера и сообщить ему в любое время дня и ночи, когда тот появится.
Поднявшись на второй этаж, чтобы проверить, у себя ли еще Редмонд, он нашел в его кабинете также Джима Андерсона и еще одного федерального следователя, Тома Конноли. Редмонд представил его Марксу как специалиста по кубинским эмигрантам.
Редмонд и его помощники свели список докторов с двенадцати до одного человека, некоего доктора Родрика Корралеса, постоянного врача детского приюта, которому, вполне возможно, и принадлежит злополучный носовой платок. У доктора Корралеса был свой кабинет в Гарлеме и свои пациенты в «клинике» на Восточной одиннадцатой улице.
— Вы были правы, Маркс, — сказал ему Редмонд и объяснил федеральным следователям: — Лейтенанта Маркса заинтересовала одна фотография миссис Бредли, сделанная на пороге этой клиники. Это и помогло нам оставить в нашем списке только доктора Корралеса. — Редмонд повернулся к Марксу: — У него черный «шевроле-59». Есть и номер машины.
— А сам доктор у нас есть?
— Пока еще нет, — тяжело вздохнул Редмонд. — Мы не можем допросить его как обычного подозреваемого. Он какая-то шишка в освободительном движении Кубы.
— Но он американский гражданин, — заметил Андерсон с укоризной в голосе. — Я бы не сказал, что вам нельзя его допрашивать, напитан. Но было бы разумней иметь на него улики. Он человек достаточно известный, а его друзья могут нам быть полезны политически.
— А если он убийца? — не выдержал Маркс.
— Ну если он убил Бредли, то у вас есть все основания преследовать его по закону, — успокоил его Андерсон. — Я просто хочу сказать, что работать с ним как с обычным подозреваемым, имея только те улики, которые у вас есть, будет нелегко.
В словах Андерсона Маркс уловил нечто другое: Андерсон обозначил некое различие, когда сказал: «Если он убил Бредли»… Значит, другие убийства могут доктору сойти с рук.
— Это не значит, что вы на неверном пути, — добавил Андерсон, открывая портфель, который бросил на стол Редмонда. Из него он вынул похоже совсем новую фотографию толпы демонстрантов.
— У вас найдется лупа, капитан? — спросил он у Редмонда.
С помощью увеличительного стекла он нашел в толпе молодого красивого человека. Он широко улыбался.
— Доктор Корралес? — спросил Маркс.
— Да, он, — ответил Андерсон.
Маркс еще раз внимательно посмотрел на фотографию.
— Вот это да! — вдруг воскликнул он.
— Отлично. Вы наблюдательный человек, Маркс.
Рядом с Корралесом он увидел лицо, удивительно похожее на фоторобота, созданного по описанию Эрика Мазера.
— Что за демонстрация? — спросил Маркс.
— Приезд в США первого посла президента Кастро. Снимок сделан на ООН-Плаза.
— Тогда Корралес был за Кастро или против?
— Против, и, предполагаю, что и сейчас он тоже против. — Андерсон посмотрел на Конноли, вертевшего в руках сигару. — Нам надо срочно получить от вас любые сведения об этом типе. Очень многое зависит от того, кто он, этот джентльмен. — Он указал на фото и на человека с темными бровями, подозреваемого в убийстве Бредли.
— У вас ничего на него нет?