«Хорошо, принял. Так и сделаю», — ответил я.
К поместью Яно мы приехали через час. Дом семьи оказался трехэтажным особняком у озера,огражденным металлическим забором. Встретила нас служанка — улыбчивая женщина лет пятидесяти. Разговаривать с родителями я пошел в одиночестве. Шина, Вана с племянниками усадили в беседке-пагоде на берегу озера и пообещали принести чаю с фруктами.
Меня провели в прихожую, попросили снять туфли и выдали пушистые тапочки. Затем служанка пригласила пройти в гостиную, и, оказавшись за моей спиной, бесшумно исчезла.
В комнате на огромном диване сидели, обнявшись двое.
Мужчина увидел меня, нежно отстранил от себя прильнувшую к нему женщину и встал. Следом за ним поднялась супруга.
Охаё, годзаимас, — произнес он.
— Охаё, — присоединилась к нему жена.
И оба склонились в глубоком почтительном поклоне.
— Охайё, — я поклонился в ответ, но не так низко, подчеркивая статус клана.
— Как к вам обращаться? — уточнил мужчина.
Я чуть помедлил с ответом, разглядывая парочку. Пятидесятилетний мужчина в белой рубашке и классических темно-серых брюках когда-то был привлекательным и статным. Правильные черты, открытый прямой взгляд. В этом человеке чувствовалась цельная прямая натура и сильная воля. Но горе наложило свой отпечаток. Лицо осунулось и постарело, морщины обозначились четче и глубже, под глазами пролегли черные круги.
Женщина в традиционной сиреневой юкате выглядела уставшей и сломленной. Она сохранила остатки былой красоты: изящную фигуру с тонкой талией и, несмотря на возраст за сорок, милое лицо с лучиками еле заметных морщинок. Но некогда гордо расправленные плечи бессильно поникли, а в угасших глазах светилось надолго поселившееся страдание.
— Называйте меня Тень, — ответил я. — Мое истинное имя вам знать ни к чему.
— Как скажете, Тень-сан, — поклонился мужчина. — Меня зовут Таро, а это моя супруга Нацуко-сан.
Стоящая чуть позади женщина согнулась, сложив ладони домиком.
— Очень приятно, — я вежливо улыбнулся. — У меня не очень много времени, поэтому давайте отставим условности и сразу перейдем к делу.
— Присаживайтесь, Тень-сан, — мужчина указал ладонью, на стоящий в стороне круглый стол. — Нацуко попросит Мэйко приготовить чай, и вернется. А мы можем пока начать разговор.
— Ладно, — я пожал плечами и опустился на стул.
Мужчина сел напротив. Женщина, неслышно ступая, удалилась в коридор. Через пару секунд до меня донеслись приглушенные голоса хозяйки и служанки.
— Слушаю, вас, Таро-сан, — я тактично напомнил хозяину о предмете разговора.
— Секунду, — левое веко мужчины нервно дернулось. Он резко встал и подошел к небольшому шкафу напротив. Взял в руки небольшую фотографию в рамке, шумно выдохнул и сглотнул, собираясь с силами. Вернулся обратно и протянул руку со снимком.
— Взгляните.
Я осторожно принял издрогнувшей ладони фотографию. На ней застенчиво улыбалась девушка-подросток. Красивое личико, очень похожее на маму в молодости, искрящиеся радостью карие глаза с длинными пушистыми ресницами и милыми ямочками на гладких щечках. Тоненькие лодыжки выглядывали из сиреневой школьной юбки, над нагрудным карманом жакета, сверкала золотистая вышивка школьного герба — восходящее над раскрытой книгой и отложенной ручкой солнце. Зауженный внизу пиджак подчеркивал тонкую талию.
— Это наша Йоко, — голос Таро дрогнул. — Фотографию сделали за месяц до гибели. Она была замечательным ребенком и идеальной дочкой. Другой такой уже не будет. Никогда.
Лязг и звон заставили меня повернуться. На пороге стояла Нацуко. По щекам женщины катились крупные слезы, оставляя на щеках прозрачные дорожки. Лицо искривилось в страдальческой гримасе. Женщина с трудом удерживалась, чтобы не зарыдать во весь голос. Поднос трясся в дрожащих руках, фарфоровые пиалы и серебряные ложки дребезжали, из носика чайника толчками выплескивался исходящий паром темно-зеленый напиток.
— Нацуко, о боже, — Таро быстро встал, забрал у женщины поднос. Поставил его на стол, усадил жену и ласково обнял её за плечи:
— Не плачь, дорогая. Йоко, сейчас в лучшем из миров, вдали от земной суеты. Смотрит на нас сверху и улыбается, — успокаивал супругу мужчина, поглаживая ладонью по волосам.
— Я уже в порядке, Таро, — женщина вытерла подушечками пальцев слезинки, сложила ладони домиком и поклонилась:
— Простите нас, Тень-сан. Душевная рана ещё свежа и каждое воспоминание о Йоко доставляет боль.
— Не стоит извиняться. Я прекрасно вас понимаю, Нацуко-сан и сочувствую вашей беде, — выдавил я, пытаясь справиться с появившимся в горле комом.
Было больно видеть искреннее горе родителей, потерявших любимую дочь. В моей душе злым алым огнём разгоралось пламя ярости, обильно политое ненавистью к уродам, возомнившими себя над законом, насилующих и убивающих детей.
— Я хочу, чтобы вы понимали, какой была Йоко, — дрогнувший в начале голос отца неожиданно обрел твердость. — Тогда ваша миссия будет наполнена особым смыслом. И не только потому, что она моя дочь. Позвольте мне показать её комнату.
— Конечно, Таро-сан, — вздохнул я. — Показывайте.
Комната девушки была на втором этаже. Отец распахнул дверь и жестом пригласил меня пройти. Я зашел и на минуту застыл в изумлении. Огромное панорамное окно заливало помещение солнечным светом, придавая ему золотистое сияние. Но главным было не это. Посреди комнаты стоял холст с акварелью, а стены были увешаны картинами. Каждая из них была маленьким шедевром, раскрывающих душу юной художницы. В них почти не было мрачных серых и черных тонов. Картины были наполнены спокойными пастельными и сочными яркими цветами, подчеркивающими жизнерадостную и добрую натуру создательницы.
Знакомая беседка-пагода, раскинувшаяся над спокойной, темно-зеленой гладью воды, в окружении кувшинок и распустившихся лилий. Рассвет над домом, озаряющий нежным розовым багрянцем, нежно-розовые лепестки сакуры, доверчиво опустившей ветки к безмятежной поверхности озера, рыжий с белой холкой, дружелюбно скалящийся щенок с высунутым наружу длинным языком.
На последней картине я задержался взглядом, скользнув глазами по большой пустой подстилке и игрушечным косточкам в углу.
— Собаку звали Айку. Дочь его очень любила. Я подарил щенка сиба-ину, когда ей исполнилось десять лет, и с тех пор Йоко с ним не расставалась, — Таро вздохнул. — Когда она погибла, Айку отказался от еды и питья. Целыми днями лежал на подстилке в комнате и пороге дома, выл и скулил так, что сердце разрывалось. Через пять дней он умер. Как сказал ветеринар, от тоски, не выдержало сердце. Мы похоронили пса недалеко от дома, рядом с нашим фамильным склепом, где сейчас лежит моя девочка. Пусть они и после смерти будут рядом.
Одинокая слеза покатилась по морщинистой щеке Таро. Я деликатно сделал вид, что не заметил.
— А вот это, — мужчина стер ладонью прозрачную дорожку, и подошел к шкафчику, уставленному книгами, игрушками и фигурками из слоновой кости — Подарки одноклассников. В школе мою девочку очень любили. И ученики, и учителя. Йоко всегда была дружелюбной, готовой помочь и выслушать. Даже самые отъявленные школьные бандиты прекрасно к ней относились. Она никогда никого не ударила, и не унизила, с самого детства тащила в дом бездомных котят и щенков.
Таро замолчал. Я склонил голову, отдавая должное горю отца.
— Я решил показать вам её комнату и рассказать о моей девочке, чтобы вы поняли, — голос мужчины внезапно прервался и охрип. Ему было трудно говорить, но он на секунду прикрыл глаза, резко выдохнул и продолжил:
— Не должно быть так, чтобы подонки убивали чистых и невинных детей, не сделавших ничего плохого в жизни. Зло обязано быть наказанным. Не потому что Йоко, моя дочь. А потому, что так будет по справедливости. Знаете, у меня было оружие. Я выследил этого подонка Сато. Но не смог к нему даже приблизиться. Меня вычислила его служба безопасности. Отобрали пистолет и сильно избили. Но самое страшное, они пообещали, если повторю попытку, Нацуко умрет страшной смертью. И я решил нанять профессионалов, способных выполнить эту грязную, но необходимую работу.