Пробоина зияла совсем рядом с дневным светилом, и внутри неё всё так же мерцали звёзды.
«Если ты присмотришься, Иной, то увидишь её», — грубый, потусторонний голос заставил меня опустить голову.
Справа от меня всё та же Эвелина, а вот слева… стояло нечто.
— Ты? — спросил я.
Чёрно-серые вихри то трепыхались, то замирали, обретая форму. Всё это напоминало грубо нарисованный простым карандашом силуэт человека, с горящими точками глаз, иногда сползающими со своих мест. Словно мультфильм, сделанный наспех из нескольких кадров, которые то и дело сменялись, заставляя поверить, что объект движется.
Одержимый. Это его голос вырывался из недр размытой фигуры, и это мог быть только он.
«Да, Иной, это мы».
Я повернулся к Эвелине, но она смотрела на небо, не обращая внимание на посторонних.
Ветерок подхватывал её локоны, открывая точёную шею. Оказывается, в мочки ушей у неё вколоты серьги — круглые чёрные зрачки в серой радужке. Вот наверняка это тоже тхэлус, в оправе из таинственного псареса.
Избранница будто не замечала, что рядом с нами Одержимый, но мою руку держала крепко. У меня ладонь даже занемела, будто её в тисках зажало — в пальцах Избранницы чувствовались многолетние тренировки с посохом.
— Кого увижу? — наконец спросил я Одержимого, понимая, что сновидение не будет продолжаться, пока мы молчим.
«Чёрную Луну».
Я жадно всмотрелся в Пробоину…
«Ты смотришь глазами».
— А чем надо?
«Что-то в тебе должно тянуться к ней, Привратник».
Слово «привратник» Одержимый произнёс с явной усмешкой. Я же вздохнул, попытался сосредоточиться.
Что-то во мне тянется к Пробоине? Не замечал, если честно…
Ничего, кроме черноты и звёзд, я в небесной дыре не видел. Но не будь я солдатом корпуса псиоников, если просто так сдамся.
Я прекрасно помнил, как меня тянуло к Красной Луне, едва я превращался в «уголька». Здесь должен быть тот же принцип, и не надо мне рассказывать про избранность.
Для надёжности я отвёл взгляд чуть в сторону, уставившись на край аномалии. Любой мало-мальски грамотный астроном знает, как наблюдать за звёздами, и что на самые незаметные смотрят чуть вкось, чтобы их увидеть. Крохотное слепое пятно в центре глаза, где нерв крепится к сетчатке, не пропускает свет…
Правда, всё это относится к ночным наблюдениям, а не когда тебя слепит полуденное солнце.
Я выждал немного, расфокусировав зрение. Добавил внутреннего спокойствия, прислушался к своей душе. К чему там она тянется всеми кончиками гормонов? Вашу-то Пробоину, всё так же, к Эвелине.
Впрочем, чернолунница не устаёт показывать пальцем в небо, и вскоре я вижу лёгкий белёсый контур за краем Пробоины. Будто кусочек планеты с подсвеченной солнцем атмосферой выглянул.
Едва я увидел край Чёрной Луны, как мне стало холодно. Зубы застучали, всё тело покрылось дрожью, а изо рта пошёл пар. Чёрные, как смоль, волосы Эвелины тоже покрылись лёгким инеем.
«Какое счастье для этого мира, да?» — с насмешкой спросил Одержимый, — «Мир ждёт и не дождётся, когда придёт Чёрная Луна и убьёт всё живое!»
Я сморгнул, уставился прямо на краешек Чёрной Луны, и сразу же потерял его из виду. Просто Пробоина, и просто звёзды в ней.
Эвелина улыбнулась, что-то сказала, и я по губам различил вроде: «Храни нас, Незримая».
«Как же, сохранит она вас… Слабоумные! Как назвать тех, кто не просто безропотно ждёт свою смерть, но и сам её приближает?»
— А что ты знаешь о Незримой? — спросил я.
Это мой сон. Организм отдыхает…
И, как это часто бывает во сне, я знал, что могу спокойно говорить с Одержимым, и мне ничего не угрожает. Скорее всего, символ Чёрной Луны, жжение от которого я ощущал на груди даже сквозь дрёму, сдерживал его.
«Символ и тебя сковывает, Иной! Дурень, ты радуешься кандалам».
— Что ты знаешь о Незримой? — повторил я, желая вести разговор по своим правилам, — В чём разница между ней и Чёрной Луной?
«Рассказать правду?» — ехидно поинтересовался вихревой собеседник, но, не дождавшись от меня никакой реакции, продолжил сам, — «Да ни в чём! Эта богиня, возомнившая себя инквизитором миров, просто истеричная баба».
Я поджал губы. Мне хотелось услышать пояснения, а не ругань обиженного мужика…
«Вот скажи, Иной. Если женщина сегодня тебя любит, какая она?»
— Ну, вероятно, она очень даже хороша.
«Верно. Но если изменишь, или обидишь её смертельно… Какая она станет для тебя?»