Демон издал глухой рык, поднял голову. Сквозь спутанные волосы сверкнули гневом и презрением оранжево-алые глаза. Аббат мгновенно побледнел, подняв руку, защищаясь. Но опомнившись — ведь удара не последует — расхохотался с облегчением. И наотмашь хлестнул по лицу.
— Да что это такое, Хорник? — дрожащим от возмущения голосом проговорил король.
— Это, ваше величество, награда за вашу голову! — перебил государя аббат, похоже, ни о чем, кроме пленника, не думавший. — Долгожданный мой приз! Я так долго желал его заполучить, что сейчас просто не смог удержаться! Не хватило терпения ждать разрешения хозяйки — и потому взял причитающееся сам.
— О чем вы говорите, позвольте?!
— Если этого я приказал связать, а вас еще нет — это отнюдь не означает, что ваше положение лучше, ваше величество, — расхохотался аббат. — Вы тоже, поясняю, мой пленник. Но не беспокойтесь, прошу вас! Это ненадолго. Скоро я передам вас в более надежные руки. Ох, не завидую я вам — иметь врагом подобную особу! Она лелеяла план мести долгие десятилетия, совсем как я сам! — он вновь расхохотался. — Ради мщения она готова на всё. Даже единственного сына использовала как разменную монету. Даже не побоялась заключить сделку с полудохлой чернокнижницей!
Треснули ремни, стягивавшие руки за спиной — демон набросился на аббата, стиснул горло.
— Убьешь меня? — просипел Хорник. — Умрут и другие!
Иризар помедлил — он мог покончить с заклятым врагом прямо сейчас! Но тот рассчитал верно, запросил за свою шкуру слишком высокую цену...
Мгновения оказалось достаточно, чтобы один из монахов выхватил из рукава длинную тонкую цепочку — подсуетился и накинул на шею демона. Острые грани вплетенных в звенья кристаллов больно впились в кожу, выпуская струйки мгновенно чернеющей крови. С подобными чарами Иризару не приводилось сталкиваться, он почувствовал, что теряет сознание, медленно осел вниз, еще больше затягивая петлю собственным весом.
— Хорник, вы нарушили заповеди Святой церкви? Вы сами запятнали монашеское звание и свою душу черным колдовством? — ужаснулся Стефан.
— Не узурпатору говорить о добродетели, — хмыкнул аббат. Обратившись ко второму подручному, велел: — Думаю, надо успокоить и его величество тоже. Пусть поспит, вместо того чтобы волноваться. А то еще удар хватит — как же его герцогине отдавать!
— Герцогине?! — переспросил король.
— Не верите своим ушам? — расплылся в ухмылке аббат. — Да, госпожа Изабелла Эбер давно таит обиду. Ох, не делайте такие глаза удивленные! Неужто вы не догадывались, какую гадюку вскормили на своей груди? Нет, ну как можно иметь столько наивности! Вы всерьез верили, будто она вам простила смерть своего отца? А главное — вы же отобрали у нее трон. Еще скажете, будто вам неизвестно, что именно она убила вашего дорогого сыночка! Как, вы не знали, что госпожа Эбер убила принца Лорена? Ах, боги, кажется я имел глупость испортить герцогине такой приятнейший сюрприз. Пожалуйста, когда она будет вам рассказывать о своем злодеянии, сделайте удивленный вид, договорились? Ну, а о том, что вы собирались выдать вашу милую доченьку за душегуба-некроманта, уничтожившего что-то около полусотни невинных людей, вам, полагаю, и говорить смысла нет. Боюсь, теперь вы мне просто не поверите!
Аббат с величайшим самодовольством разглядывал побелевшего как полотно короля. Насладившись произведенным эффектом, сделал знак своим прислужникам. Второй монах молча кивнул, выпрастав руку из-под складок мешковатых одежд, бесцеремонно приложил ладонь ко лбу короля. Тот замахнулся, чтобы оттолкнуть, но рука безвольно опустилась. Веки, отяжелев, сами собой стали закрываться. Смех аббата донесся будто бы издалека, и Стефан понял, что нет у него сил сопротивляться. Он резко окунулся в беспросветный сумрак забытья...
Гилберт гнал лошадь, забыв о милосердии. Он помнил лишь одно — жгучее желание наконец покончить со всеми страхами, выевшими его душу. Он даже забыл про опостылевшие доспехи, не желая терять ни минуты на то, чтобы освободиться от тяжести стали — куда больший груз занимал все его мысли.
Была глубокая ночь, когда граф вернулся в герцогский дворец. Гилберт ворвался в свои покои, разгоряченный скачкой, распаленный собственной решимостью.
— Учитель! — закричал он, не боясь разбудить слуг, ибо те всё равно не посмели бы входить к нему без приказа. — Учитель! Я знаю, вы слышите меня! — Сошвырнул со стола книги в зев камина, поднялось облако золы. Запустил кувшином в зеркало, раздался мелодичный звон, на полированном серебро остались вмятины. — Учитель!..