— Ну да, драться с немолодой женщиной, которая вам в матери годится, это совсем не по-рыцарски, — хмыкнула Гортензия.
— Пожалуйста! — повторил он настойчиво.
Упрямая попалась ведьма! Ему неприятно было это делать, но придется, раз уговоры не действуют. Он протянул к ней руку, сжал ладонь в кулак.
Гортензия вдруг почувствовала, словно невидимые ледяные пальцы стиснули ее сердце. Она задохнулась, сердце пропустило удары, затрепетало и будто перевернулась в груди. Еще немного, и она потеряет сознание...
Парень опустил руку. Сделал приглашающий жест в сторону кареты.
Гортензия шумно выдохнула, заглотала воздух, точно рыба, выброшенная из воды... Быстро подхватив одну из корзин, вышвырнула всё содержимое в странного парня! Редис осыпал градом. Дыня не долетела, с хрустом треснулась о мостовую, брызнул сок, семечки. Морковки с грушами — мимо, шмякнулись о стенку кареты. Лишь один спелый плод, сочно чмокнув, врезался в плечо незнакомца, украсив балахон пятном желтоватой мякоти. И одно из яблок стукнуло по голове. Капюшон скользнул назад. Гортензия увидела прищуренные злые глаза, по-мальчишески скуластое бледное лицо, пухлые губы упрямо сжаты. Некромант решительно двинулся к ней.
Не теряя времени, она бросилась к обочине — и спрыгнула с обрыва вниз...
Чернокнижник поскользнулся на пучке укропа, упавшем в лужу, и растянулся в грязи. Чертыхаясь, спешно поднялся, путаясь в длинном балахоне, подбежал к обрыву. Но склон был пуст. Лягушачий хор во рву продолжал квакать как ни в чем не бывало, на мутной воде плавали рваные пятна зеленой тины...
— Вам всё равно не спрятаться! — крикнул парень в темноту, разрывая нервными пальцами застежки на вороте мокрого балахона. — Я знаю, где вы живете, я еще приду за вами!
Гортензия почему-то ожидала, что вторую корзину он пнет, и по склону покатятся отборные персики... Но нет. Хотя он споткнулся о попавшуюся под ноги корзину, но не снизошел до подобной жалкой мести.
Она услышала, как хлопнула дверца кареты. Под перестук копыт вороная четверка унесла экипаж в сгущающуюся темноту.
Гортензия выждала еще несколько минут, прислушиваясь к тишине. Лишь шелест дождя... Она поднялась с корточек и сложила зонт. Любимый зонтик укрыл и спас. Слава Небесам, она не выпустила его из рук! Скользнув по склону, успела раскрыть, а оказавшись перед самой кромкой воды, обмакнула в болотную жижу. Зеленая тина и листочки ряски облепили серебристое кружево. Скорчившись под зонтом, Гортензия спряталась позади валунов, грядой окаймлявших ров. Дыхание даже затаила, надеясь слиться с заросшими зеленью камнями...
Конечно, вместо этой нелепой маскировки ведьме было бы приличней применить какое-нибудь заклинание невидимости. Но кто знает этого чернокнижника! Вдруг он сумел бы почуять магию — и тогда это выдало бы ее с головой.
Выбраться обратно к дороге оказалось куда труднее, нежели скатиться вниз. Карабкаясь на четвереньках, Гортензия вся измазалась в раскисшей грязи. Еще и дождь припустил...
Хорошо же сейчас она, должно быть, смотрелась со стороны! Посреди дороги, усыпанной испорченными овощами. С зонтиком над головой, с которого струями стекала тина и плетьми свисали водоросли. Только и утешало, что вокруг ни души, не перед кем краснеть...
— Страшный некромант... Гроза всей Гильдии... Мальчишка! — пропыхтела она. — Убить, может, и не убьет... А вот покалечит запросто!
Подняв уцелевшую корзину, ведьма уныло побрела домой. Уже не старалась обходить глубокие лужи: вымазаться больше, чем ей уже удалось, было невозможно.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вьюга золотой листвы
В порядочном королевстве всё должно быть на своих местах и каждый обязан заниматься своим делом: король — сидеть на троне, принцесса — ждать своего рыцаря, чернокнижник — чахнуть над гримуарами, а ведьма...
Ведьма вышла на крылечко своего нового большого дома и с удовлетворением оглядела окрестности. Глазам ее предстал угрюмый осенний пейзаж: запущенный сад, пустой холм, лесная опушка вдалеке.
— Вот, Эвигейт, здесь никакие некроманты нас не достанут, — сказала ведьма, обращаясь к своей вороне. — Лень будет за мной в такую глушь из столицы тащиться!
Ворона внимательно посмотрела на хозяйку, но ничего не сказала. Эвигейт вообще была молчаливой вороной, хотя и прекрасно умела говорить. Видимо, сохраняя молчание, она казалась себе важной птицей.
Поправив на плечах шаль, Гортензия взялась прибивать на входную дверь табличку со своим именем.