— Не всегда! — возразила Лаура. — Слышала баллады, где скушанными оказываются прекрасные юные девы.
— Пока что я вижу поблизости только старых дев. Вряд ли мы придемся ему по вкусу, — буркнула Гортензия, вернувшись с миской козьего молока.
Поставив миску на стол перед дракончиком, вытащила чавкающие мордашки из блюдца с медовой морошкой и ткнула тупенькими носами в молоко. Одна голова фыркнула и отпрянула, упорно воспротивившись. Другая немедленно принялась лакать, точно котенок. Третья под шумок вернулась к сладкой морошке.
— Ну прямо как мой братец Фредерик! — всплеснула руками Эрика. — Вечно сам не знает, чего хочет.
— Значит, так и назовем — Фредериком, — решила Гортензия. — Этот будет Фред, этот — Эд, а этот — Рики, — сказала она, поочередно дотронувшись до трех перепачканных медом носов.
Наевшись, дракончик быстро утомился. Шесть глаз сонно моргали. Потоптавшись на полотенце, Фредерик свернулся клубком, сунув пыхтящие мордочки подмышку, подобрав хвост и накрывшись крылом.
— Спит! — умилилась Лаура.
— Вот теперь мы определенно три крестные феи, — улыбнулась Эрика.
Гортензия же пошла искать подходящую большую корзину и одеяла для подстилки.
Гилберт прислушался, вжавшись всем телом в поросшую мхом стену. Кажется, нет причин таиться — дворец давно спит, на небе нет луны, лучше времени для тайных дел не найти. Но даже пересекая двор, где знаком каждый камень под каблуком, где он мог бы пройти хоть с завязанными глазами и не оказаться на виду у стражников, даже здесь — тем более здесь! — приходится быть вдвойне осторожным.
Раздались шаги. Заплясали рыжие отблески пламени. Это по галерее, тянущейся по верху крепостной стены, прошли двое дозорных, факелы вспыхнули в проемах арок.
Прокравшись к воротам, Гилберт хотел проскользнуть в узкую калитку для прислуги, но вдруг замер.
— И долго ли нам тут прохлаждаться? — донесся приглушенный голос с той стороны. Гилберт затаил дыхание, отступил за деревья, точно кто-то его мог увидеть сквозь толщу каменной стены. — Я-то думал, будет драка.
— Терпение, друзья. Представьте, что мы на охоте и выслеживаем крупную дичь.
— Это ты своего нового хозяина крупным назвал? — хохотнул Дакс. Дэв-хан поддержал шутку коротким смешком. — По мне, так больше чем на котенка он не тянет.
Разговор оборвался. Возле ворот поднялась суета, замелькали факелы. Со скрежетом поднялась решетка. Под щелканье кнута четверка вороных вынесла со двора черную карету. На дверце тускло блеснул герцогский герб.
— Он еще глупее, чем я думал? — в недоумении произнес Иризар. — Ехать на темное дело — с гербом на карете?
Трое демонов вскочили в седла — и под дробный перестук копыт унеслись следом за каретой.
Гилберт усмехнулся — матушкино пристрастие к придворным интригам и поздним званым ужинам сыграло наконец-то добрую службу и для него. Он открыл замок на калитке своим ключом и выскользнул наружу. Оглянувшись по сторонам, накинул на голову капюшон плаща и, слившись с темнотой улицы, поспешил прочь от дворца.
Ночью город менялся неузнаваемо — совсем не такой, как шумным днем, без толп, без гомона людских голосов, без оживленной торговли на площадях. Мрачные дома стояли без огней, пустынные улицы казались лабиринтом — до восхода солнца столица словно вымерла.
Лишь одно окошко тускло светилось всю ночь напролет. В этом домишке на окраине города сегодня не спали.
Перед домом остановилась черная карета, запряженная четверкой вороных. Хотя на дверцах ее не было ни гербов, ни других знаков, было странно видеть дорогой экипаж и породистых лошадей перед столь убогим жилищем.
— Не к добру вернулись, ваша милость, — вздохнул мрачный кучер, сидевший на облучке. — Кто их знает, что они там за эти два дня успели придумать! Может, не пойдете?..
Но вышедший из кареты некромант отмахнулся от скверных предчувствий и решительно направился к входу.
В комнате было светло от множества свечей, их расставили повсюду — на полу, на столе, на ступенях ведущей наверх лестницы. И только одна женщина в платье из грубого сукна сидела за столом в ожидании.
— Я пришел за вами. Вы готовы?
— Да, господин некромант, благодарю вас за эти два дня отсрочки, что вы мне пожаловали. С вашего позволения я успела проститься с семьей, с детьми своими, с мужем...
— Я рад, — сухо сказал Гилберт.
— Не представляю, как они проживут без меня, — будто не слыша, продолжала она.— Кто же будет о них заботиться, кто же будет им стряпать еду, шить одежду, лечить, когда они заболеют...