Среди посетителей были разные люди, со своими семейными проблемами, из разговоров можно было понять, что ожидаемое пополнение семьи и связанные с этим неизбежные хлопоты радуют далеко не всех. Но некоторые изнывали от нетерпения — так им хотелось поскорее лицезреть своих наследников.
Самым нетерпеливым был один морской офицер, лет ему было, пожалуй, под пятьдесят. Весь седой, но стройный, подтянутый, с пружинистой походкой, он появлялся с точностью Кремлевских курантов дважды на день, всегда в парадной форме, с кортиком на бедре. На его суровом лице было написано сознание огромной ответственности.
Всеобщий интерес к «адмиралу» — кличка прилипла к нему сразу — вызвал интерес и к личности его супруги, и вскоре все уже знали что она намного моложе своего мужа, любит его и ждет первенца.
Благодаря пунктуальности «адмирала» понапрасну дежурить у окон не приходилось, и его встречала уйма любопытных взглядов.
Первой в щель обычно просовывалась голова его шофера — молоденького, простодушного матросика с повадками деревенского хитреца.
— Деушки, а деушки, позовите, пожалуйста… — просил он, возводя по-детски наивные глаза к заветному окну.
— Девушек сюда не кладут, Вася, — отвечали ему со сдержанным смешком.
— Знаю, — кивал он, краснея. — Спустите веревочку.
Зорко поглядывая вокруг, он привязывал к веревке один увесистый пакет, потом второй и, пока драгоценный груз втаскивали в окно, докладывал о содержимом:
— Ананасовый компот. Из Мексики. Очень вкусный.
— Ты-то сам пробовал? — спрашивали сверху, но он пропускал насмешку мимо ушей.
— Мы с Геннадием Павловичем одну банку открыли. Вкусно.
Доставленной за все это время снеди хватило бы, пожалуй, чтобы без малого два месяца кормить экипаж небольшого крейсера. Ни роженицы, ни санитарки — никто уже воду не пил, жена моряка одаривала всех банками с соком и компотом. Но все равно еще оставалось, и она слезно умоляла санитарок забирать гостинцы домой.
— Скажи, Вася, своему Геннадию Павловичу, что его Ирочка не верблюд. Не надо столько приносить.
— Соки пить треба. Это ж витамины, — степенно отвечал Вася.
Ирочка по состоянию здоровья в операции «Витамин» не участвовала, но когда появлялся «адмирал», удержать ее в постели было невозможно. Более десяти лет совместной жизни не притушили ее восторженного, романтического чувства — любви школьницы.
Геннадий Павлович о том только и думал, как отвезти будущего ребенка домой, куда его уложить, чем укутать, но, увы, единственным его советчиком в этих вопросах был Вася. И они тщательно готовились: покупали пеленки, мишек, погремушки и еще всякую всячину из «Детского мира». Подобно всем энтузиастам, они жаждали общественного признания и не раз являлись с покупками в больницу — продемонстрировать плоды своих усилий. Ирочка лежала в постели пунцовая от смущения, но видно было, что усердие мужа доставляет ей радость, да она это и не скрывала.
Как только у калитки показывалась ослепительная фигура Геннадия Павловича, соседки помогали Ирочке подняться с постели.
— Я все время хочу увидеть тебя во сне, но у меня ничего не получается, — повторяла она его слова.
— Это потому, что мы близко друг от друга живем… Но скоро ты увидишь меня во сне.
— Ты куда-нибудь уезжаешь?
— В Мурманск. На четыре дня. Я дам телеграмму, пусть мама прилетит.
— Не надо. За четыре дня ничего не случится.
— А вдруг?
— Ты мне ничем не сможешь помочь, ты же не акушерка.
— Буду писать длинные письма.
— Но я их получу только после твоего возвращения.
— А телеграммы?
— Пожалуйста, не надо! Терпеть не могу телеграмм.
— Ложись в постель, тебе нельзя долго стоять на ногах.
— Еще немножко.
— А если я вернусь, а тебя в этой палате уже не будет?
— Тогда я буду чуть-чуть подальше. Следующее окно. Но лучше сперва позвони в ординаторскую.
— Если я опоздаю, ты не волнуйся. Знаешь, самолет… Нелетная погода, и торчи в каком-нибудь аэропорту. Я все-таки дам знать маме.
— Не надо. Я не буду волноваться. До встречи, целую!
— Два раза!
— Ладно. Два раза.
Трогательные разговоры.
Однажды, когда Вася в очередной раз приволок «адмиральские» свертки с провизией, соседка по палате пошутила: мол, может, Вася и ребенка Ирочке вместо начальника сделал? Долго потом никто с этой женщиной не разговаривал, да и сама она ходила сконфуженная.
Через три дня в Мурманск полетела телеграмма с известием, что у Ирочки родился сын. Ответ был такой длины, что его подклеивали на нескольких бланках. Если бы Геннадий Павлович одержал победу в большом морском сражении, вряд ли бы он радовался больше. Сын был его Гангутом.
Под утро ветер с радостным воем отодрал от крыши кусок черепицы. Всю ночь напролет бесновался, пытаясь зацепиться за что-нибудь своими когтями, но крыша благодаря почти что отвесному скату не поддавалась, и вот наконец-то ему посчастливилось, и он с громыханьем погнал свой трофей по черепичным ребрам, чтобы шмякнуть его о бетонную плиту тротуара.
Зайга встала, не включая свет. В одной ночной рубашке она стояла у окна, вглядываясь в слабеющую тьму. На фоне неба скорее угадывались, чем виднелись раскачиваемые ветром верхушки сосен. Ночь прошла, она ни на миг не сомкнула глаз.
Ей привиделся рассвет у моря, накатывающие на берег громадные белопенные валы.
И снова — он. Сгинь, Райво Камбернаус, проклятый! Хочешь, на колени перед тобой стану, только оставь меня! Сгинь! Я давно все забыла! Ты мне ничего не должен! Прошу тебя, уйди! Прочь, прочь!
Она вдруг что-то вспомнила и спустилась в гостиную. Странно, в камине под пеплом еще тлели два уголька, как настороженные глаза притаившегося зверя.
Ощупью Зайга добралась до выключателя, и люстра вспыхнула белым ослепительным светом.