Как всегда к концу рабочего дня, на аллеях парка было довольно много народу, но никто не прогуливался, не дышал свежим воздухом — люди просто сокращали дорогу домой.
В глухом углу сада, у высокой каменной стены, где обычно собирались картежники и доминошники, топталось всего несколько человек. Или милиция их тут гоняла, или денег не было перед получкой. Похоже, и эти вот-вот разойдутся, азарт не разжигали пи рублевки, ни трояки выигрышей, которые совались тайком. Счастливчики выстраивали лабиринты костяшек, сидя верхом на скамейке, а остальные стояли сбоку, пряча костяшки в красных озябших ладонях. Дул жгучий ветер, воротники поношенных пальто и спортивных курток у всех подняты. Играли молча, отдельные звуки речи напоминали кошачье мурлыканье, только в конце партии разговор оживлялся, и тогда кто-нибудь произносил длинное и сочное ругательство.
Картежников и вовсе не видать, любопытствующих тоже, хотя обычно они торчали здесь часами, вытягивая шеи, и, в конце концов раздухарившись, рисковали каким-нибудь мизером, но проигрыш мало кого из них приводил к решению не путаться под ногами у профессионалов.
Виктор постоял, переминаясь с ноги на ногу, у одной из скамеек, но, когда ему предложили вступить в игру, отказался. Ни обычное домино, ни «козел», ни игра «на очки» доходов не сулили, одни расходы.
— Я только в картишки…
— Эти там, в детском саду. Знаешь?
— Я тут давненько не бывал.
— Вон, — говорящий показал жестом. — Прямиком в ворота — и увидишь…
Прежде чем свернуть на центральную аллею, Виктор оглянулся украдкой, но ничего подозрительного не заметил.
«Хорошо работают», — подумал он чуть ли не с одобрением.
Письменные жалобы заведующей детсадом на пребывание посторонних на вверенной ей территории ласточками летели в ближайший штаб ДНД, к участковому, в исполком и еще выше, но все без толку, так как, если не считать нарочно или ненароком оборванных телефонных проводов — проказы мальчишек, лазавших по крышам летних павильонов, — материального ущерба не отмечалось. Запоры калитки ломались как бы сами собой: завхозу уже надоело их менять.
Не успевал персонал детсада разойтись по домам, как во дворе вокруг качелей, горок и прочих атрибутов детской площадки собирались окрестные подростки, а в последнее время стали захаживать и этакие красномордые детины. Этих интересовали не качели, а павильоны с удобными лавочками под навесом, где не продувал насквозь норд-ост. После себя они оставляли окурки, а иногда и пустую тару.
Виктору еще издали показалось, что человек, который сидел, прислонившись к стене, и держал банк игры «в очко», ему знаком. Это был Коля-Коля, рецидивист. В колонии его иногда приглашали в компанию картежников, которая собиралась в бане, когда было известно, что не нагрянут ни контролеры, ни Черня. Коля-Коля принадлежал к старомодному поколению уголовников, хотя ему не было еще и пятидесяти. Почти две трети своей жизни он провел на казенных харчах, объездил всю страну, в колониях Дальнего Севера рассказывал о райском житье в Прибалтике и на Кавказе, а за прибалтийскими заборами — о райских кущах на Севере. Он был полон достоинства и просто-таки напичкан жуткими и одновременно наивно-романтическими легендами, долженствовавшими удостоверить этические принципы гибнущей касты воров в законе. Он почти никогда не опускался до нецензурной брани, так как причислял себя к аристократии преступного мира. Под стать старомодным взглядам были и его приемы работы. Последний срок он отсидел за кражу на вокзале чемодана, в котором обнаружилось шесть килограммов гречки и бумажный отрез на юбку. Заниматься трудом после освобождения он считал непростительной глупостью, его рекордом были десять месяцев пребывания на свободе.
При виде того, как проворно Коля-Коля тасует карты, с абсолютной точностью делит колоду пополам и тут же, проехавшись большими пальцами по уголкам, сливает обе половины, как он словно бы гипнотизирует партнеров, молча заставляя то взять еще карту, то воздержаться от прикупа, становилось ясно, что это виртуоз карточной игры, которая занимает в его жизни большое, если не главное, место.
Когда Виктор зашел в павильон, Коля-Коля травил байки о том, как тасуют на Севере, только называемые им огромные суммы выигрышей не вязались с мятым зауженным пиджачишком. Вся биография Коли-Коли читалась по его лицу, короткой стрижке и сплошной татуировке на руках — скрывать ему было нечего.
Неужели не узнает? Или не хочет узнавать?
Прошло пять минут, десять, а Коля-Коля по-прежнему не замечал Виктора.
— Здесь, молодой человек, тебе не театр, — внезапно сказал один из мужиков, который сдавал карты. — Или бери, или иди с миром, чудеса, они везде.
— Дай на два целковых, — Виктор протянул рублевки. И тут же выиграл и получил выигрыш, так как в банке денег было намного больше.
Виктор, с ироническим любопытством поглядывая на Колю-Колю, стал осмотрительно участвовать в игре. И снова выиграл. Единственный на весь круг.
— Шел бы ты лучше на променад, — сердито проворчал банкомет.
Виктор забыл об осторожности и о том, что за ним следят, он видел только карты, Колины пальцы, он подчинялся внутреннему голосу, который диктовал ему: «Бери… Бери еще… Хватит».
Через час, когда в кармане у него очутилось сорок восемь рублей, поднялся последний из непосвященных.
— Нет времени. Отложим до следующего раза. — И торопливо ушел. Как и предыдущий, он сослался на нехватку времени, а не денег.
Они с Колей-Колей остались в павильоне вдвоем. То взлетая, то опускаясь, жалобно скрипели качели.
— Игра так себе, — вздохнул Коля и сунул колоду в карман. — Сорок восемь, верно? На Севере за это время ты рванул бы косую. Ну, минимум кусок! Как делишки?