— Это уже из области судебной медицины, в ней я не разбираюсь. — Директор встала из-за стола. — До свидания!
— Спасибо за кофе!
— Будьте здоровы!
В коридоре ждал приема какой-то мужчина с унылым лицом.
Когда они спускались вниз, старинная лестница поскрипывала.
Было время ужина, поэтому с лужайки уже не доносились детские голоса.
— Как с работой? Устроился?
— В принципе. Но впрягаться неохота. Пока мы с тобой не распутаем эту детективную историю…
— Это ведь может затянуться.
— Деньга меня пока не поджимает. Кто знает, вдруг в десятой серии детектива я обрету родителей, которые повернут мою жизнь на сто восемьдесят градусов.
— Как же, начнут выплачивать тебе пенсию за незаслуженные страдания. Жениться тебе надо, детей завести! Какую работу обещают?
— До трех сотен в месяц. Гуляешь из магазина в магазин и чинишь тару. Заведи со мной блат, будешь иметь кусок колбасы и пачку масла.
— Рассуждаешь, как мальчишка.
— Не понял.
— Стоять с молотком — это не ремесло! Сегодня тара деревянная, а завтра — металлическая или пластмассовая, и опять ищи работу.
— Но платят лихо.
— Да, может, платят и прилично, но ты при этом — никто. Вроде рассыльного, кому настоящей работы не доверишь. Только и всего. И по утрам ты идешь не на работу, а будто на каторгу. И всегда тебе будет казаться, что мало заплатили! Слушай, я поговорю с начальником цеха…
— Да оставь ты меня в покое, я же тебя не трогаю!
— Не хочешь? Не надо. Кума с возу…
— Хватит спорить, может, мы вовсе и не братья.
— Я совершенно серьезно. Могу поговорить. Мне не откажут.
— Отложим до следующего раза.
Они еще не успели расстаться, когда Эви на одной из архивных полок нашла нужные папки с документами. Чтобы не бегать вверх-вниз с каждой папкой в отдельности — речь шла о периоде времени в несколько лет, — она сложила их на левую руку, как поленья.
— Ох и тяжелые, — сказала Эви, вывалив весь этот ворох на директорский стол, и принялась массировать себе руку. Пыль взвилась столбом.
— Что ты принесла, деточка? — директор взглянула на нее исподлобья.
— Из архива… Тут все в кучу… Накладные на продукты, банковские документы, инвентаризационные акты…
— Разве я просила тебя об этом?
— Я решила… Завтра не выйдет, вы весь день будете заняты. Я думала, помогу.
— Эви, ведь ты разумная девушка.
— Я действительно…
— Ты думаешь, мы найдем? Впрочем, может, и найдем. И как, по-твоему, что мы найдем?
— Я вас не понимаю. Фамилию той женщины.
— Правильно, Эви. Фамилию той женщины. Фамилию женщины, которая родила двойню. А эти ребята ищут мать. Мать. Не поняла?
Девушка в замешательстве помотала головой.
— А это не мать. Не мать. Теперь не военное время, теперь дети у матерей не пропадают, теперь их теряют с умыслом. Мне этих ребят жаль. Ну скажем им фамилию, ну дадим адрес. Они пойдут по адресу и встретят грязную алкоголичку. Ты знаешь, чьи дети к нам поступают.
— Но не все же такие.
— Не все. Правильно. Но ведь это поступок, которому нет оправдания. Самое подлое предательство. Она будет перед ними плакать, лгать, клясться. И они простят. Верь мне, они ее простят, так как они ищут мать, и это слово для них святое. И потом эта, с позволения сказать, мать повиснет у них камнем на шее.
— Но… Может быть…
— Никаких «может быть». Разве люди, воспитавшие этих ребят, не заслуживают, чтобы их по меньшей мере пожалели? Ты понимаешь, каким это будет ударом для них?
— Что делать? Нести обратно?
— Нет у нас документов за этот период времени! Не сохранились! То, что они братья, они установят и без нашей помощи.
— Я не знала, что вы можете быть жестокой.
— Нет, я не жестокая. Я просто хочу быть справедливой.
Может ли ложь быть справедливой? Иногда, вероятно, может.
Но Виктора слова директора не остановили, он искал другие источники информации — в родильном отделении больницы и за ее стенами. Сведения были довольно расплывчатыми, но после просеивания кое-что могло и сгодиться.
Глава тринадцатая
— Как в той песне поется: и опять, и опять?.. — спросил Виктор.
Эрик ничего не ответил, он неотрывно смотрел на официантку. Казалось, она навечно застряла в дверях, через которые полагалось выносить чудеса кулинарного искусства. Он ждал, чтобы она сдвинулась с места, а она ждала, когда стихнет очередной порыв резкого осеннего ветра, который в этом кафе на открытой веранде просто свирепствовал, трепал полосатые полотняные зонты, явно намереваясь разорвать их в клочья, гулял по столикам. Она уже заработала насморк, и руки у нее были красные, озябшие. Хотя она и старалась подольше побыть на кухне. Несколько посетителей, торчавших за столиками, вызывали у нее ненависть. Не будь их, администрация закрыла бы это заведение — и она бы давно уже работала в тепле, как все порядочные люди.
— Два кофе и… и два по сто водки, — заказал Эрик, но карандаш официантки не запрыгал по блокноту.
— Насколько мне известно, водки в нашем кафе никогда не было, — высокомерно сказала она.
— Коньяк? — Эрик повернулся к Виктору. Тот одной рукой оберегал от ветра помятые листки бумаги, а другой ставил на них какие-то таинственные знаки.
— Бери ликер, такая же дрянь, но дешевле.
— Двести ликера.
— Какого? У нас их несколько.
— Покрепче.
— Бенедиктин, — уточнил Виктор. — Депутат, дай-ка мне ту книженцию!
— Прошу тебя…
— Извини, старик, забыл. Больше не буду! Посмотри-ка, где улица Спаргелю.
— Знаешь, кажется, дома мне больше не верят… — начал Эрик, листая «Краткий справочник». — Ивета еле сдерживается, вот-вот пойдут расспросы. Пока ей гордость не позволяет. Я говорю, занят на подготовке пожарной команды, сейчас до меня дошло, она ведь может позвонить в депо.