Ушел Иван из молельного леса пошатываясь. Так дошел до дома Ившиных, остановился прямо посреди дороги. Стоял не таясь, преодолевая хмельной угар, вспоминая, что именно он должен здесь сделать. И только когда какой-то человек поинтересовался, что-де он стоит здесь у дома, Иван, испугавшись и не отвечая, пошел вперед быстрыми и неверными шагами. Переночевал у тех, кому складывал печь, а утром отправился от греха подальше в Пирогово. Решил пока пожить там. Там же он неудачно второпях женился, а потом, сожалея о сделанном, принялся поколачивать жену, особенно когда выпивал. Дело закончилось разводом и еще тем, что Иван отсидел за хулиганство по жалобе своей благоверной. Вот тут на его пути и появилась Варя, в дом которой он перешел потом на правах мужа.
Все эти картины пронеслись в голове Комарова как крутящаяся карусель, сменяя одна другую, а похмелье не проходило.
Больше терпеть он не мог, поднялся с кровати и направился к погребу. Там нашел заветную бутылку, приложился раз, другой. Вернулся на кровать. Лег, ожидая действия выпитого. Дождался и, почувствовав облегчение, удовлетворенно закрыл глаза.
Стало легко, спокойно, сердце бьется ровно. Все в порядке теперь. Зачем эти сложности, зачем волноваться, забивать голову ненужными мыслями. Надо жить, как получается, веселиться. Хе-хе. Это для здоровья полезней, да и жизнь не два раза дается человеку. Теперь пусть смотрят на него все, кто хочет, со стены, с потолка, откуда угодно. И Полина пусть смотрит — не страшно! Не верит он, что ее душа витает где-то в небесах. Нет больше ни Полины, ни души ее. Ничего нет. На этом свете есть только жизнь. Что есть, то и надо ценить. Вон сколько народу жило на земле. Если бы все собрались на том свете — не хватило бы места. Сейчас живым-то уже тесно стало, а тут еще мертвые возникают. Нет никакого загробного мира. Дай бог в этом мире разобраться, что к чему. Беспокойство одно. Все что-то делят, из-за чего-то спорят. Воюют даже. Из-за земли воюют, из-за богатств разных, что в земле имеются: нефть, золото, камни драгоценные. Ищут их постоянно. Все перекопали, перебурили кругом. Вот хотя бы здесь, на удмуртской земле, сколько уже нефти нашли. Миллион тонн качают. А что-то никаких загробных миров не находят. Ни на земле, ни на небе. Пустота там, корабли космические запущены. Другие планеты осваивать собираются. Значит, если умер человек, ничего не остается после него — ни духа, ни тела, ни гнезда. Память только остается. Но ее в сумку не положишь. А мертвое тело человеческое превращается в прах, становится землей. Или пеплом, если сгорает. Хотя и живые горят. Не случайно говорят, да и в газетах пишут, что жить по-настоящему — это гореть, давать людям тепло, добро для них делать. Тогда и счастлив станешь. Не жизнь это, если нет огня в душе. А сам он — какой человек? Есть ли у него огонь в душе, что дает он людям? Да ничего. Кому он родной, кого любит и кто любит его? Полину любил? Но так ли это? Спросить бы у кого. А если у нее самой? Вот опять на стене лицо. Не смотри на меня так, Полина, нет моей вины. Это отец определил тебе такую короткую жизнь. За его грехи страдаешь ты. Его и обвиняй, а меня прости...
И опять начались у Ивана видения. Снова пытается объяснить он свои поступки.
— С кем это ты разговариваешь, Иван? — вдруг послышался знакомый голос.
Иван не заметил, как пришла Варя. Однако не растерялся. Вопрос ее услышал и, не поворачиваясь, показал пальцем в сторону соседа:
— С ними... С Олексаном... За печку не может рассчитаться, жмот проклятый...
— У тебя в голове ничего уж не осталось, кроме денег и водки. Вот и все заботы твои... Вчера как ножом к горлу пристал — мотоцикл ему понадобился, тордосу[4]. А для чего ты милиции потребовался? Иди вот. Вызывают с документами.
— Что-о? — испуганно округлил глаза Иван. — Какая милиция? Кто вызывает?
— Как кто? Каланча... Дружинника присылал, когда тебя дома не было. Так что иди, раз понадобился. Торопись.
— Ты что! Зачем торопиться? Почему вызывают? — недоумевал Иван, сидя на кровати.
— Давай не тыкай, не чтокай тут... вызывают — иди... Э-э, сюсетка-сюсетка[5], ты, кажись, снова глаза залил. И что мне с тобой делать, тордос. Посадил бы он тебя на недельку, хорошо бы было.
— А за что меня сажать, что я такого сделал?
— Такую пьянь грех на воле держать. Сам не живешь спокойно и другим не даешь.
— Тебе, что ли, не даю?
— И не только мне. Лучше переоденься, будешь хоть немного на человека похож.
Варя из-за перегородки выбросила костюм. Понял Иван: не шутит она с вызовом в милицию. Думал, пугать решила, как и раньше. Но раз переодеваться велит, значит, правда, йок-хорей... Ну что ж, пойду узнаю, что к чему.
XI
Порой до смешного странной кажется себе Лиза Милосердова. Ждет не дождется прихода Паши Егорова. А как появится он — так и норовит уколоть, съязвить. Сама потом переживает, но поделать с собой ничего не может. А тут еще какая-то Валя приезжала из города. Кто она Егорову, зачем приезжала? Думала об этом с ревностью, сама удивляясь, почему возникло такое чувство. Валя вместе с ней ехала от райцентра. Дважды просила Дедюхина остановить мотоцикл и жаловалась на тошноту, намекала, что по женской линии это. Лиза догадалась — похоже, беременность. И едет к Егорову. Значит, не просто так едет. Не только знакомые они. Вроде Лизе до этого и дела не должно быть, а задевает, трогает, беспокоит. Сама переживает и Паше нервы портит. Все хочется сделать не так, как он просит, в противовес ему. И не только в мелочах, но и в серьезном.
Сама же рассказала Паше про платок, который был у Полины, а теперь появился у Вари Уткиной. Может, похожий, а может, и Полинин. Разобраться нужно. Вот Павел и просил ее помочь. Она сначала согласилась, а потом, после приезда Вали, отказалась. Просто так — назло Егорову. Придумала даже, что платок этот подарил жене Иван.
С чего это вдруг пришло такое в голову, сама не понимает. Но слово — не воробей, вылетело — не поймаешь. А Паша поверил и очень серьезно стал допытываться, откуда это известно, кто может подтвердить. Но Лизу понесло. Спросила насмешливо, может, за руку к нему этого свидетеля привести, и ушла, не дожидаясь ответа от удивленного и обиженного Егорова.
Теперь сама кается, зачем все это придумала, для чего ввела человека в заблуждение и нагрубила к тому же. Мало того, что отношения испортила, дело запутала. А ведь узнать может точно, Полинин это платок или нет. Помнит, как край его зацепился за угол двери медпункта, и осталась метка — ткань не порвалась, но поредела в этом месте, нитки стали видны. Хотела сначала Паше об этом рассказать и вместе платок посмотреть, да вон что получилось. А как из положения такого выйти, даже и представить себе трудно.
И не в первый раз такое с Лизой. Характер подводит. Помнится, в медицинском училище ей понравился один паренек из их группы. Она и сама еще не понимала, что это такое, но уже чувствовала какое-то беспокойство, когда его видела, почаще встречаться с ним хотелось. А когда он случайно встречался с ней взглядом, она смущалась, прятала глаза. Парня звали Рашид, был он удмуртом из Татарии. Красивый такой, сообразительный. Заметил, видно, внимание к себе, откликнулся. Подошел как-то и говорит:
— Может, пойдешь со мной, Лиза, в кино. Я два билета купил.
— Для кого купил, с тем и иди, — со смехом отказалась тогда Лиза. А потом ругала себя за такой ответ. Но Рашид сообразил, как-то пришел с двумя билетами:
— Это специально для тебя купил, Лиза. Пошли, очень хорошая картина, говорят.
И тогда она, не подумав, выпалила:
— Если хорошая, почему только мы должны ее смотреть? Пойдем всей группой.