— Нет... Нет-нет... Я ничего не понимаю... Какие вести, что известно, да говори же ты!
— Все, все скажу... Но выпить надо. Давай, доставай бутылку, йок-хорей!..
— Какую еще бутылку? Выпили все.
— Не все. Видел, осталось у тебя. Давай-давай, о Полине узнаешь!
— О Полине... Сейчас, сейчас, — Зотов потоптался на месте, с трудом соображая, что ему нужно делать, затем, как был, почти раздетый, вышел из дома и возвратился с бутылкой в руках. — Вот... Вино вот... Говори, что знаешь!
— Стакан еще нужен, Парамон Степанович, стакан. Давай побыстрее.
Парамон, подчиняясь команде, механически выставил из буфета все стаканы и поставил их на стол. Комаров выдернул зубами пробку из бутылки, до краев налил в два стакана, остальные сдвинул в сторону.
— Эти лишние.
— Ну, что с Полиной? — Зотов суетливо, не попадая в рукава, пытался надеть рубашку. — Может, в пристройку пойдем. Там и погреб, еда, питье под руками. А то видишь, печь еще не доделана, глина кругом. Как тут сидеть?
— Не суетись ты! — грубо осадил его Иван. — И здесь сойдет. А если боишься, то давай лучше свет погасим, — встав из-за стола, он нашарил выключатель. В доме стало темно. — Вот так-то лучше. И милиция не приметит.
— А почему нужно милиции бояться? Что с Полиной?!
Комаров взял в руку стакан, другой стакан сунул Парамону.
— Ну-ка выпей все сразу, одним духом. Потом уж о Полине поговорим.
— Почему потом? Почему сначала пить, а потом говорить? — недоуменно восклицал Зотов.
— Пей, пей, тебе говорят!
Выпили вместе по полному стакану. Комаров передохнул, со стуком поставил стакан на стол и вытер губы ладонью.
— За Полину... — проговорил Зотов, сжимая пустой стакан в кулаке. — Если нашлась, за ее здоровье...
— Выходит, за упокой, — почти прошептал Комаров.
— Как за упокой? — Парамон выронил стакан. — Разве нет ее в живых? Ты же говорил, есть вести о ней.
— Есть вести, да! И повторяю: есть! — повысил голос Комаров. — Но ты должен был сам догадаться, что найден платок, в котором ушла Полина из дома. Белый платок, с бахромой.
— Что за платок такой? Почему я должен был догадаться, что платок найден?
— Как это почему? Да потому, что платок этот после исчезновения Полины был у тебя на квартире в Чебернюке. В чулане лежал за бутылью с квасом. Я его там увидел, когда за квасом полез. В саду мы с тобой работали. Пить захотелось, ты и послал меня в чулан. А уже тогда было известно, что ушла Полина в этом платке. Ты же сам Егорову об этом говорил и протокол подписывал. И вдруг платок здесь, а Полины нет. Понял я, что может тебе быть, если найдут вдруг этот платок. Конец тебе тогда. Вот я и взял платок, чтобы прикрыть, спасти тебя, Парамон!
— Прикрыть, спасти? — сипло переспросил Зотов. Горло перехватил спазм, но он справился и уже нормально продолжил:
— От чего прикрыть, от чего спасти, ты в своем уме, Иван?
— От милиции прикрыть, от суда спасти. И нечего мне тут дурочку ломать. Все ты понимаешь, и я все понимаю. Да не бойся, не выдам. Плохо только, что платок этот Варвара в кармане моего плаща нашла и надела сдуру. Теперь иди объясняй, откуда он. Вот и пришел я посоветоваться, что говорить будем про платок этот.
Комаров прямо из горлышка допил оставшееся в бутылке и с кривой ухмылкой взглянул на ошеломленного Зотова.
— А чтобы не сомневался ты, что я знаю твою тайну, еще скажу: труп Полины в саду под яблоней, которую мы тогда с тобой пересаживали.
— Ты что несешь, сумасшедший? Совсем ополоумел от водки? Да как подумать мог про меня такое? — Зотов в ярости схватил Комарова за грудки.
— А ну, убери руки, — Комаров вырвался и оттолкнул Зотова. — Тебе, значит, можно прикончить человека, топором на куски изрубить, а мне даже сказать об этом нельзя! Ну и дела!
— Хватит, Иван, поговорили! — Зотов включил свет. — Иди домой и проспись. Очень тебе рекомендую. И смотри, можно ох как погореть за все, что намолол ты тут своим поганым языком. В это вникни!
— А я и вникаю... и язык мой не поганей твоего, особенно когда врешь и про Полину и про телят, за которых безвинная Алька Березкина страдает. И не смотри на меня так! Лучше пойдем посмотрим, что в навозе под полом старой конюшни лежит. Сколько их там гниет в братской могиле, теляток этих? И это я знаю, да, как видишь, молчу тебе на пользу. А ты — язык поганый!
Раздавленный этими словами, Парамон рухнул на табуретку. Он подавлен, испуган, от былой воинственности не осталось и следа. Теперь хозяин положения Комаров. И он чувствует это. Медленно прохаживается по комнате, поглядывая на Зотова. Позиции захвачены. Их теперь нужно закрепить.
— А про Полину, Парамон, не сомневайся. Все я знаю точно. Когда яблоню мы с тобой сажали, заметил я: что-то захоронено. Сначала даже и предположить не смог, что это, внимания особого не обратил, но одну яблоню ты неправильно посадил. Пришлось мне яму снова разрывать, исправлять твою работу. Вот тогда в земле я сначала нашел брезентовую рукавицу, такую же, как и те, что ты мне дал для работы. Я ее подобрал. А потом под лопату еще что-то мягкое попало. Подкопал, смотрю — рукав кофты... На допросе ты говорил: Полина ушла в зеленой кофте. Помнишь? Рукав как раз от нее. Я подумал, старье, может, какое откопал, потянул рукав, а за него волосы зацепились, следом тянутся, рыжие, длинные, человеческие... Испугался я тогда, чуть не упал в эту яму. Рукавицу выбросил, яблоню посадил на старое место. Так ведь было, Парамон? Теперь что скажешь, а? Тогда еще не было известно, что Полина пропала. Я сначала не понял ничего, и только потом, когда ее искать начали, обо всем догадался. Ну, что скажешь, Парамон?
Зотов молчал, покачиваясь на табуретке и обхватив голову руками.
На дворе пропел петух. Ему ответил другой, третий. Светало.
У Зотова перед глазами Полина...
— Так что ж будем про платок говорить, Парамон? Что придумаем?
Зотов, словно очнувшись, поднял голову и невидяще посмотрел на Комарова:
— Уходи, Иван, очень тебя прошу. Уходи.
— Уйду... А потом?
Зотов снова закрыл лицо руками.
— Парамон? Я уйду... Потом-то что?
Зотов так и не поднял головы, ничего не ответил. Комаров почему-то крадучись приблизился к двери и вышел, растаяв в предрассветных сумерках как привидение, час которого истекает с первым криком петуха...
XIII
Крупные капли дождя гулко барабанят в стекла окон, по подоконнику. Но Егоров этого не замечает. Он записывает результаты расследования по делу Полины Зотовой. Дошел до опознания платка и вспомнил о Лизе. Даже ручку в сторону отложил. Хорошая она девушка, со своим мнением, честная, открытая, справедливая и к себе, и к людям. Очень помогла с платком Полины — молодчина прямо. Идею подала, вспомнила. Вот где нашелся кончик ниточки... Дедюхин со следователем наверняка проглядели. Да и трудно заподозрить родственников. Теперь узнает — сам удивится. Что скажет майор Лавров? Если написать обо всем — не попадет ли от начальства Дедюхину, да и родню, Ивана Комарова, сколько держал без прописки. А Иван так нигде толком и не работает, арестован был... Говорил с ним Егоров, ничего дельного не услышал. Что ни спросишь, все одно — йок-хорей, зачем вам это знать, я не преступник и вы не прокурор, чтобы допросы устраивать... Как живет, чем занимается — неясно. Обо всем придется доложить в райотдел. Надо было еще проверить, числится ли Комаров в бригаде шабашников-армян, действительно ли работает в колхозе по договору. Но уже некогда сделать это: позвонили из райцентра — срочно вызывают к Лаврову. Безотлагательно чтобы выезжал.
Этот вызов испортил Егорову настроение. Так хорошо все складывалось — нашелся платок Полины, важная улика расследования. А потом этот звонок — официальный, суровый. Не к добру это, явно не к добру.
Не видит Паша причины такого срочного вызова. Про платок еще никто ничего не знает. Другие происшествия — так они рядовые, элементарные, такие в райотделе не разбирают, тем более что Паша сам мотается по участку, везде был, все знает. Да и Дедюхин приезжал, когда комбайн упал с моста... Может, Петухова это дело. Уж очень недоволен он был, когда узнал, что Егоров видел останки оросительной системы.