Поработав на месте, участковый решил записать свои наблюдения. Удобнее всего было работать в небольшой комнате заведующего фермой Зотова, где был даже старый обшарпанный письменный стол. За ним Зотов закрывал наряды работникам фермы. Комната была открыта, и Павел расположился за столом.
Итак, трактористы. Вполне вероятно, если бы не отрезанный пожарный рукав. Могло быть возгорание от работающего трактора, но насос они уж точно портить бы не стали. Значит, эта версия неубедительна, хотя трактор учитывать нужно. Один трактор, без трактористов.
Остается земля из леса и экспертиза среза пожарного рукава. Скорее всего он мог быть разрезан обыкновенным ножом, вероятно складным, который всегда можно найти в кармане у сельского жителя. Егоров видел такие ножи у многих, у Зотова, например, у Комарова. Комаров, правда, предпочитает топор и владеет им мастерски, но и нож у него есть. Надо бы осмотреть их не откладывая.
Егоров аккуратно сложил свои, как их называют в милиции, «вещдоки» в полевую сумку и вышел из комнаты. Он решил найти Зотова и направился к его дому. Еще издали он заметил Парамона, выходящего из калитки.
— Парамон Степанович! — окликнул его Павел. — Подождите, поговорить надо!
— А я к вам и шел, — отозвался Парамон, — знаю, что вы в моем «кабинете» работаете. Подумал, может, понадобится что.
Парамон подошел к Егорову и остановился выжидающе.
— Да, возник один вопрос. Скажите, у вас нож есть?
— Нож? Какой нож? — испуганно прошептал Зотов.
— Да вы не пугайтесь. Обыкновенный складной нож, карманный.
— А, есть какой-то, но я засунул его куда-то, не помню сейчас.
— Ну что ж, может, поищем у вас, как вы говорите, в кабинете?
— Можно и поискать, если это так нужно, — согласился Парамон.
На ферме все было по-прежнему. Чернели обгорелые стены телятника, и только останки трактора уже убрали — колхозные слесари решили все стоящее пустить на запчасти. Егоров и Зотов вошли в кабинет, и первое, что бросилось Павлу в глаза, — это большой складной нож с деревянной ручкой, лежащий на краю стола возле каких-то старых пожелтевших бланков. Егоров недоуменно взял нож в руки. Неужели он мог не заметить его раньше? Лежит почти на виду, большой довольно. Странно все это. Егоров раскрыл нож. Тускло сверкнуло остро отточенное лезвие. Таким ножом можно было отхватить пожарный рукав одним махом.
— Ваш? — повернулся Егоров к Зотову.
Парамон повертел нож в руках, зачем-то потрогал большим пальцем лезвие.
— Кто знает, может, и мой. Помнится, завезли такие ножи как-то в наш магазин. Многие тогда купили. Хотя что-то уж очень острый этот нож. Я свой как купил, так и не точил ни разу, а этот — прямо как бритва.
— Ну, поищите тогда свой, — предложил Егоров. Парамон пошарил в столе, заглянул зачем-то даже под колченогую этажерку с какими-то книгами и газетами и беспомощно развел руками.
— Нету нигде, может, дома посмотреть?
— Посмотрите, прямо сейчас посмотрите, — настойчиво попросил Егоров. — Нож — это тоже улика, и очень важная.
Зотов вздрогнул от этих слов, хотел что-то возразить, но потом горестно махнул рукой и вышел из помещения. Егоров сел за стол и задумался. «Что же происходит? Откуда оказался здесь этот нож?» Павел теперь уже твердо был уверен, что перед уходом он этого ножа не видел. Да и зачем ему было бы идти к Зотову, если нож на месте. Именно о ноже Егоров и хотел узнать у Парамона. А Парамон нож не признает. Может, правду говорит, а может, скрывает что. Вдруг у него несколько этих ножей? Принесет сейчас другой, вот и разбирайся, где тут истина. Но если вдуматься, чего ему бояться, если не виноват он ни в чем? Может, кто-то хочет, чтобы Зотов выглядел виноватым. Двери-то не закрываются здесь. Можно зайти, что угодно принести или унести, это как заблагорассудится. Жаль, трогали они с Парамоном этот нож. Нужно было бы отпечатки пальцев снять. Но кто же знал, что нож этот чужой.
Дверь со скрипом открылась, и в комнату вошел Парамон Зотов. В руках у него был нож, точно такой же, как и на столе, с деревянной ручкой. Парамон протянул нож Егорову.
— Вот мой, дома был.
Егоров раскрыл нож. Видно было, что им уже давно не пользовались. Лезвие кое-где приржавело, и на нем хорошо была видна поверхностная заводская заточка. Таким ножом даже карандаш трудно заточить, не то что толстый брезентовый рукав перерезать. Пилить пришлось бы до утра этот рукав таким ножом.
— Чей же тогда нож лежит на вашем столе? — медленно спросил Егоров, кладя принесенный нож рядом с первым.
— Не знаю, — Парамон задумался, — у нас многие такие имеют, говорил я уже.
— А как чужой нож мог попасть на ваш стол? — продолжал Егоров.
— Не знаю, — с той же интонацией, что и раньше, повторил Парамон. — Ей-богу, не знаю.
Он поднял голову и пристально посмотрел на Павла.
— Не верите мне? На меня думаете? Меня подозреваете!
— Я еще ничего вам не сказал. Я только разбираюсь. Допрашиваю вас как свидетеля, оказавшегося одним из первых на пожаре.
Но Парамон уже не слушал Павла. Он страдальчески наморщил лоб, мучительно что-то обдумывая. Затем заговорил, с каждым словом повышая голос:
— Значит, опять меня подозреваете? Кругом я виноват, значит. Кругом преступник. Нет мне веры больше! Ну что ж! Берите меня, сажайте, расстреливайте, делайте что хотите! Не могу я больше! Не могу!
Павел участливо наклонился к нему.
— Успокойтесь, Парамон Степанович, успокойтесь, воды попейте.
Парамон выпил стакан воды и тяжело опустился на стул. Было видно, что он, как говорят, не в форме, но у Егорова не было ни времени, ни другой возможности для допроса. Уже завтра Лавров может потребовать отчет о расследовании, может доложить Морозову об очередном «проколе» Егорова, если не будет никаких новых сведений.
— Ну что, Парамон Степанович, полегче стало? — обратился к Зотову Егоров. — Не волнуйтесь только. Вас никто ни в чем не обвиняет. Давайте вместе подумаем, откуда здесь мог появиться этот нож и чей он?
Парамон взял нож, раскрыл его и стал внимательно осматривать. Потом повернулся к Егорову.
— Уж больно хорошо заточен. Прямо не нож, а топор.
— Топор? — удивился Егоров. — Почему это топор? Топоры, насколько мне известно, не бывают острее ножей. Ими же рубят, а не режут.
— Разные бывают топоры. Смотря в чьих руках находятся. Вон у Комарова топор словно бритва. Я поэтому и сказал, что вспомнил его топор. Он его точит почти каждый день и лезвие сводит постоянно. Таким топором бриться можно.
Егоров взял нож и внимательно его осмотрел. Заточка начиналась почти с середины клинка, как бы вытягивая его до режущей кромки.
«Комаров так умеет точить, — подумал Егоров, — опять Комаров. И на пожаре он был раньше других. Говорит, что вместе с Зотовым прибежали. А что, если это не так, не вместе, а раньше? Свидетелей-то не было. Приходится верить всем на слово, но насчет ножа подумать нужно, поискать. А Зотов пусть идет домой. В случае чего вызову».
Сразу же после обеда Павел решил найти Комарова. Тот оказался дома, сказал, что плохо себя чувствует после пожара. Видно было, что приход участкового Ивана не обрадовал, но он бодрился, даже пошутил по поводу своей обгоревшей бороды, которую, судя по всему, сознательно не подравнял, оставив на виду опаленные волосы.