Сегодня Березкин сидит на своей скамейке с Егоровым. В этот раз к ним никто не подходит. Видимо, участковый инспектор, по мнению людей, не очень подходящий собеседник.
Говорят они о Морозове. Этот спокойный и вдумчивый человек обоим нравится. Березкин ценит его рассудительность и жизненный опыт, Егоров — профессионализм. Даже их встречи на этой скамейке подсказаны Морозовым. Сейчас нужно больше информации, и получить ее можно только среди людей.
Паша вспоминает последний допрос Парамона Зотова, который проводил следователь. После признания Парамона в убийстве жены Егоров решил, что сейчас последует приказ об аресте Зотова. Но Морозов, казалось, не придал истеричным выкрикам Парамона особого значения. Он молча слушал, даже записей никаких не делал. А потом, когда Парамон притих, Морозов негромко, с паузами заговорил. Казалось, он размышляет вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. Интересно, сказал он тогда, для чего брать на себя такое серьезное преступление. Ведь и наказание за него будет очень серьезным. Именно так и сказал: брать на себя, а не сознаваться. И потом добавил, что сказанное Зотовым требует доказательств, улик, и пока их не будет, Парамон может быть свободен. Значит, сделал выводы тогда Паша, задача следствия — собрать доказательства, которые и определят преступника.
Вот и сейчас их беседа касается таких доказательств.
— Не мог это сделать Парамон, — сомневается Березкин, разминая очередную папиросу, — он за свою жизнь даже курицу собственноручно никогда не резал. Не переносит он этого, крови боится. А тут человек, жена родная. Нет, не его рук это дело, уверен. Только не понимаю, почему все на себя берет. Может, заставляет кто. Я-то Парамона давно знаю, слабый он, безвольный человек.
— А как же такой человек может быть руководителем? — удивляется Егоров. — Он — и завфермой, и бригадир.
— И об этом думал я, Павел. Могу ответить. Он и не руководит, а просто слепо выполняет поручения председателя. Не случайно Петухов в курсе всех дел, даже мелочей. Именно такие, как Зотов, ему и нужны — тихие, послушные. Парамон уже и думать сам перестал. Смотрит в рот председателю и выполняет. Петухов для него и царь и бог. Как же, руководитель передового хозяйства, награды имеет, почести разные. Да и с законом не очень-то считается. Как Парамон переживал по поводу культурного пастбища и оросительной системы, а ничего, все обошлось. И ферма у него передовая благодаря припискам, и сам депутат. Что еще надо? А все Петухов сделал. Вот и превратился Парамон в тень всесильного председателя, потерял себя давно, собственное лицо потерял. Такого что хочешь заставить сделать можно. Даже признаться в чужом преступлении.
— Ну что ж, — сказал Егоров, поднимаясь со скамейки, — пора идти. Дела ждут. А ваши мысли, Максим Филиппович, интересны. Может, сумеем мы понять, почему Парамон сознается в том, чего, возможно, и не делал. Постараемся...
Дружинники Орвая получили от Егорова строгое указание. Нужно постоянно наблюдать за Парамоном Зотовым. Что делает, с кем встречается, куда ходит.
Решение пришло к Ивану Комарову внезапно. Приезд следователя из центра сильно напугал его. Новый человек, значит, начнет все по-новому раскручивать. Вроде угомонились все, а тут сначала Егоров, потом этот. Хорошо еще, Зотов совсем скис. После их памятного разговора (тогда Иван рискнул, но риск оправдался) Парамон, похоже, совсем свихнулся. Взял на себя Полину. Казалось бы, признался — хватайте, сажайте и дело прикрывайте. Но что-то медлят. Парамон дома сидит, а Егоров с Морозовым все копают и копают. Трудно жить Ивану в постоянном напряжении. Одно спасение — бутылка. Правда, зовут его уже в народе тордосом, но это все же лучше, чем убийцей. Зато во хмелю Комаров становится сильным, решительным, беспощадным.
К Зотову Иван зашел под вечер, выпив предварительно четвертинку из горлышка. Доза маловата, но надеялся у Парамона добавить. Когда Комаров вошел, хозяин сидел за столом и бесцельно смотрел в старую газету.
— Здорово, Парамон, — начал с веселой издевкой Комаров. — Политикой интересуешься или про футбол читаешь?
Зотов поднял тусклый взгляд, дернул плечом и отодвинул газету.
— Надоело все, — проговорил еле слышно. — Ну, что делать будем, Иван?
— А я тут при чем? Мне-то что? Как жил, так и буду жить. Это тебе нужно решать.
— А ты? Ты в сторону уходишь? Говорил, будем вместе держаться, не брошу тебя, говорил.
— Вспомнил? Это хорошо. Правильно думаешь. А здесь я, знаешь, почему? Да все потому же. Разговор к тебе есть. Только на сухую не пойдет он. Давай, доставай, что у тебя там.
Парамон, привыкший уже безропотно слушаться Комарова, вздохнул и пошел в кладовую. Он долго не появлялся, гремел какими-то жестянками, а потом вынес наполненную на три четверти бутылку, заткнутую скрученной газетой.
— Вот, самогон это, — сказал он, криво улыбаясь, — нет больше ничего.
— А больше и не надо, — потер руки Иван. — Закуска-то найдется?
— Яйца есть вареные, хлеб...
— Сойдет! Давай стаканы и слушай меня внимательно. Тебе сейчас уехать надо. Вместе поедем.
— Куда это нужно ехать? — Зотов после выпитого быстро захмелел и соображал плохо. Наверное, ничего не ел целый день.
— К Дедюхину в райцентр. Посоветоваться с ним, что делать. И нужно спешить, пока тебя не арестовали, пока они доказательства собирают. А свояк подскажет, как на допросах держаться, что говорить нужно. Ему это тоже важно. Он же вел расследование и ничего не нашел. Если найдут сейчас — его работу осудят. Он должен помочь. А тебе теперь от всего отказываться надо. Только половчее это делать. Вот Серапионыч и подскажет, как именно.
Зотов задумался. Прав, наверное, Иван. Вот его спасение — Дедюхин. Надо ехать, надо, не откладывая.
— Когда поедем? — спросил Парамон шепотом. Глаза его, тусклые и невыразительные, теперь светились надеждой. — Когда?
— Сегодня. Есть местный поезд. Часов в десять приходит. Ты жди. Я зайду. Огородами пойдем...
Летний вечер угасал, темнело. Природа и люди готовились к отдыху, но беспокойно что-то участковому инспектору Егорову. «Подопечный» (так он теперь называет Зотова) весь день был на виду, вечером никуда не отлучался. А беспокоит Пашу то, что заходил к Зотову Комаров. Сидел у него долго. Вышел затемно и, покачиваясь, пошел к дому. Наверное, опять пили. Но вот проверить, дома ли оба сейчас, Паша не успел, и это тоже не дает ему покоя. Нет, видно, нужно пройтись по селу. Посмотреть, что к чему. Так оно надежней будет.
На темной улице возник неясный силуэт человека. Идет быстро, спешит. Паша обеспокоенно пошел навстречу, вгляделся. Прихрамывая, к нему приближался Березкин.
— Максим Филиппович... Случилось что-нибудь?
— А, это ты, хорошо. К тебе я и шел. Видно, есть бог — и тебе неймется сейчас. Ко времени вышел. Тягу дали наши «друзья», язви их! Видели, как недавно огородами уходили. К станции подались.
— К станции? — Павел осветил фонариком ручные часы. — Сейчас местный пойдет в райцентр в десять двадцать. Последний. Не иначе, к нему пошли. Прихвати дружинников — и на станцию веди, а я побежал. — Паша круто повернулся, махнул рукой и пропал в темноте. До поезда оставалось чуть меньше получаса.
Огни приближающегося поезда высвечивали деревья вокруг железнодорожной станции. Егоров укрылся за газетным киоском. Отсюда ему все хорошо видно: вот вышел встречать поезд дежурный в красной фуражке, топчутся на перроне с десяток пассажиров. Двое стоят у края платформы. Это Комаров и Зотов. Видимо, решили сесть в последний вагон. Интересно, куда они собрались. Этот поезд останавливается на каждом полустанке. Где надумали выйти из поезда беглецы, какие у них планы, Паша не знал.
Поезд остановился. Зотов и Комаров оказались у третьего вагона от конца поезда. Вошли. Паша броском преодолел расстояние от киоска до последнего вагона и вскочил на площадку. Поезд тронулся. Теперь ему надо не потерять беглецов из вида. Хорошо бы попасть в их вагон незаметно. Надо попробовать. Егоров прошел один вагон, другой. Теперь нужно подождать. Пусть устроятся, успокоятся. Тогда он потихоньку войдет, сядет недалеко от них, посмотрит.