«Гражданин Комаров, медицинская экспертиза показала: Полина Зотова задушена...»
«Да? Странно... Парамон об этом не говорил. Умолчал».
«Она задушена, а потом изрублена вашим топором».
«Ха-ха! Сколько времени прошло, а они на топоре что-то отыскали!»
«Не на топоре, а на костях Полины остались отметины. Показать акт экспертизы?»
«Мой топор мог попасть в чужие руки. Острый, все завидуют. Когда яблони сажали, он со мной был. И Зотов им пользовался. А что? Парамон не дурак — своим топором убивать. Взял мой. Заранее, наверное, все придумал... Ну ладно, пусть след от моего топора. Но рукавица-то зотовская...»
«Если Зотов предусмотрел даже топор, то зачем ему свою рукавицу бросать рядом с трупом?»
«Это уже ваше дело — узнавать, что и зачем. Может, хватит на сегодня? Устал я. Дома дел много. Пойду я...»
«Ладно, на сегодня, действительно, хватит... А вот с домашними делами придется повременить. Вот санкция на задержание».
После этого допроса Морозов и вовсе удивил Пашу, когда предложил обследовать тропинку, ведущую от тракта на Орвай.
Они буквально все кустики, каждую выбоинку обшарили. Найденное — обрывки газет, пустые бутылки, окурки, пуговицы, обрывок болоньевого плаща — все было завернуто, упаковано в портфель.
Затем в Лыстэм пригласили Варвару Уткину. Когда она уже подписывала протокол, в кабинет ввели Ивана Комарова. Следователь сказал:
— Благодарю вас, Варвара Андреевна. — Проводил ее до двери, затем повернулся, взял со стола протокол допроса Уткиной, пуговицу с оборванной ниткой, кусок синей материи, спрятал в ящик. Паша, присутствовавший при этом, заметил, что Комаров заволновался.
Дальнейшее развивалось следующим образом:
«Гражданин Комаров, где вы были 5 июня?»
«Я дневник не веду. Не помню. В июне частенько пастушил вместо жены. Она у меня прихварывает...»
«В июне только один день. Пятого числа».
«Может быть».
«Куда вы отлучались, оставив с телятами напарницу Розу Андрияновну?»
«Наверное, домой».
«Вспомните, гражданин Комаров... Тогда была суббота. Жена натопила баню. С пастбища вы ушли в пятнадцать ноль-ноль, а в бане мылись около полуночи...»
«Йок-хорей! Было такое... С похмелья маялся, вот и ушел от телят. Втихаря от жены залез на чердак. Там у меня четверть припрятана... Выпил и уснул...»
«А как с чердака попали на обочину тракта?»
«Чего мне там делать?»
«Узнаете бутылку? Ваша?»
«Может, и моя... Не помню... Много выпил...»
«Посмотрите повнимательнее на эти фотографии. Этот автомобиль «Москвич» и усатый водитель вам никогда не встречались?»
«Вроде бы нет...»
«А он вас знает».
«Мало ли кто меня знает».
«Усатый шофер, Курбанов Магомед-оглы, утверждает, что подвез пятого июня из Лыстэма эту женщину...»
«Полина?!»
«Да. Она. А на тракте ее ждали вы. Курбанов вас хорошо запомнил. Помните, он угостил вас папироской «Казбек»? Вот этой самой... На окурке ваши отпечатки, такие же, как и на бутылке, которая лежит перед вами. Куда вы пошли с Полиной?»
«Она... Она — домой. А я хотел в Лыстэм уехать. Ловил попутку...»
«Тогда скажите, как платок Полины Зотовой попал в карман вашего плаща? Где сейчас этот плащ? Кто оторвал от него вот этот синий лоскут и бросил в кусты у тракта? И почему рядом найдена пуговица от кофты Полины Зотовой?»
Паша видел, как побелели после этого вопроса щеки Ивана. Он понимал, что в диалоге следователя и подследственного наступает кульминационный момент, и все-таки был потрясен неожиданным признанием Комарова...
«Докопались, значица? Йок-хорей... А ведь не хотел я ее убивать. Видит бог, не хотел...»
«За что вы расправились с Полиной Зотовой?» — сурово спросил Морозов.
«Показалось, что кокетничает со мной. Ну, обнял... Она стала сопротивляться, кричать. Хотел рот закрыть, смотрю — не дышит... Пьян был. Не соображал, что делаю. Разве в трезвом виде стал бы к ней приставать?»
Опустив голову, Комаров глухо и безучастно поведал о том, как спрятал труп, а потом приехал на велосипеде, изрубил тело на куски, сложил в мешок и закопал под яблоней в саду Зотова.
«Во всем виновато вино, гражданин следователь».
Он рассказал обо всем буднично, равнодушно, словно не человека убил, а совершил обычную ошибку, за которую приходится отчитываться нерадивому ученику перед не слишком строгими родителями.
Паша содрогнулся.
Неужели до такой степени опустился человек, что превратился в бесчувственное омерзительное животное, не отдающее отчета в своих действиях. Неужели причина так проста и примитивна: пьянство... Неужели?
«Больше вы ничего не хотите добавить?» — брезгливо спросил Морозов, с ненавистью глядя на Комарова.
«Нет, — пробормотал тот, опустив голову. — Давайте ваши бумаги. Подпишу все, что надо...»
Мутная слеза скатилась по сизой щетинке. Он обиженно всхлипнул:
«Красивой бабы захотелось... Вовек не прощу себе, если жив останусь...»
Он еще что-то хотел добавить, но внезапно умолк, глядя, как медленно поднимается из-за стола Морозов. Впервые за все время допроса в его маленьких кабаньих глазах появился страх.
«А ведь врете вы, Комаров, — стальным голосом произнес Морозов. — Врете, Сысоев-Ненянг!»
Страх в глазах Ивана сменился отчаянным животным ужасом.
«Вы... Вы... и это знаете?..» — прохрипел он, и голова его затряслась.
«Кого вы хотели обмануть? — продолжал Морозов. — Нет... Не вино и не страсть обладания красивой женщиной толкнули вас на убийство... Совсем другое было причиной... Ваш отец — Макар Сысоев — во время войны служил в одной части с отцом Полины — Николаем Ившиным. Вместе попали в плен. У него с Ившиным свои взаимоотношения, свои счеты. Отец твой сменил фамилию, женившись на ненке по фамилии Ненянг. Ну что? Дальше сами расскажете, как было? Или продолжать?»
«Нет! — отчаянно закричал Иван. — За это не отвечаю!»
«За что?»
«Ни за что! Сын за отца не в ответе. Закон!»
Комаров был ошеломлен. Он попросил прекратить допрос и ушел в камеру. А потом рассказал все: про драку, в которой погиб человек, как задушил Полину Зотову, как решил всю вину свалить на Парамона, а потом — выбросить его из поезда, чтобы инсценировать самоубийство и таким образом замести следы...
Теперь, вспоминая тот допрос, Паша сидит дома, пьет чай, думает о трагической судьбе Полины, о таланте следователя Морозова.
Какую огромную работу проделал Морозов в кратчайшие сроки. И попутно раскрыл преступления в колхозе «Мотор».
Помнит Егоров, как пришли они с Морозовым к Петухову. Встретил он их на вид приветливо. Встал из-за стола, сам придвинул стулья, усадил. Глядел внимательно. Волновался, но умело скрывал это. Только глаза выдавали. Прятал он их, не смотрел прямо.
— Раз зашли, видно, помощь моя понадобилась. Пожалуйста, всем, чем могу, готов помочь.
— Помощь что, — Морозов достал из портфеля папку и положил ее на стол, — вот прояснить некоторые вопросы нужно.
— Пожалуйста, слушаю вас.
— Что вы думаете, Николай Васильевич, по поводу пожара в Орвае?
— А что я могу думать? Думаю, какой ущерб нам он нанес, думаю, как потери возместить, ведь с этого бандита что теперь возьмешь.
— С какого бандита, кто это, кого вы имеете в виду?
— Известно кого, Комарова. Хорошо, что задержали его, а то бы он весь колхоз спалил.
— А почему вы так уверены, что это Комаров сделал?
— Да кому же еще? На других и подумать совестно.
— Мы ведем у вас следствие по нескольким делам, — Морозов положил руку на папку. — Убийство Полины Зотовой — одно дело, поджог — другое. Связать их вместе трудно, хотя и возможно. Но нас сейчас другое интересует. Как вы думаете, не связан ли этот поджог с ранее выявленными в вашем колхозе махинациями на ферме, теми, которыми народный контроль пытался заниматься, но, к сожалению, неудачно.