Я пообещал, у она сняла покрывало. На ней не осталось ничего, кроме тонкой волосяной сетки, которая окутывала голову и крепилась на шее при помощи узорной тесёмки. Какое-то время, боясь шелохнуться, я созерцал её обнажённое тело: я не стану даже пытаться описать его, ибо оно было так прекрасно и так совершенно, что все ухищрения величайших поэтов Востока блекнут перед ним, как блекнет звезда перед ликом луны. Теперь я понял, почему мне не позволено видеть её лица: ведь если даже скрытая покрывалом она заставила себя полюбить, если красота её обнажённого тела повергла меня в священный трепет, то узревший красоту лица её наверняка был обречён на вечные муки в аду безумия.
Мы слились в объятиях: так началась наша единственная ночь, ночь, за которую не жаль отдать ни посмертья в раю, ни самой жизни, сколько бы её ещё ни оставалось впереди. Я ношу эту ночь в себе и не забуду ни слова, ни вздоха, ни прикосновения: так помнят встречу с Богом.
Однако это был сон, я убеждал себя, что скоро проснусь и всё равно больше никогда не увижу её, и покинуть возлюбленную, так и не увидев её лица, было для меня невыносимой пыткой. И вот, лаская её плечи, я незаметно развязал тесёмку и сдёрнул с девушки покрывало. Она вскрикнула и вскочила, пытаясь закрыть лицо – но я уже всё увидел. У нее не было лица – её прелестная шейка переходила в огромную кошачью голову. Задрожав от ужаса, я бросился и окно: последнее, что я услышал, был её отчаянный, умоляющий крик:
– Погоди, я не виновата, это отец! Он заколдовал меня, чтобы…
Как и следовало ожидать, вместо жёстких камней средневековой улицы подо мной оказались мягкие диванные подушки. Некоторое время во мне ещё оставалось ощущение стремительного падения, но вскоре оно прошло, а глубокое чувство, которое я испытал к дочери колдуна, перешло в радость, вызванную избавлением от кошмара. Я снова уснул, на этот раз спокойно и глубоко.
Утром я напрочь забыл диковинный сон и никогда бы не вспомнил о нём, – но ближе к обеду ощутил лёгкое покалывание под левой лопаткой. Сперва я не обратил на это внимания, но покалывание всё усиливалось и к вечеру превратилось в ноющую, почти саднящую боль. Осмотрел себя в зеркале, однако на этом месте не было решительно ничего, даже слабого покраснения. И тогда я вспомнил: вспомнил девушку, которая меня обнимала во сне, вспомнил, как мы слились в последней схватке, слились так, что дальше некуда и всё равно этого казалось мало, и в этот миг её ногти вонзились мне в спину – как раз на этом месте. И чувство, проснувшееся во сне, вернулось: это было тем более странно, что я ни на миг не забывал о жуткой кошачьей голове, украшавшей плечи Заиры, и об ужасе, испытанном от увиденного. Должно быть, то, что привлекло меня в ней, было большим, чем просто влечение к женщине. Ночью, уснув, я помимо своей воли искал её, искал до самого пробуждения, искал во всех мирах, которые открылись передо мной во сне – но единственное, что осталось в этих снах от Востока, были ливанские террористы, с которыми мы пытались угнать самолет куда-то туда. А когда снова проснулся, я уже не мог думать ни о чём другом, кроме Заиры.
Так продолжалось изо дня в день, из ночи в ночь. Я почти перестал есть, а затем и выходить из дома – в каждой восточной девушке мне чудилась Заира, и только то, что современные магометанки не носят покрывал, спасло меня от сумасшедшего дома. Наконец, когда тоска по любимой иссушила меня настолько, что мои знакомые перестали меня узнавать, я собрался в дорогу.
Долгие месяцы, а может, и годы – время отступилось от меня – я блуждал по пустыням Средней Азии, Леванта и Магриба. Наконец я оказался и небольшом йеменском городке, который лежал на краю пустыни. Здесь, в лавке старьёвщика, я обнаружил безделушку, которая заставила мое сердце учащённо забиться: это был небольшой, размером в двадцатикопеечную монету, амулет. На нем была изображена обнажённая девушка с кошачьей головой. Это была Заира – я узнал её по тайным приметам.
– Скажите, почтенный, – спросил я у хозяина лавки – пожилого араба. – Та вещичка… Она, вероятно, попала к вам из Египта?
– Нет, их делают где-то ближе, – пожал плечами торговец. – Но это, конечно, копия: оригинал существует в единственном экземпляре. Он был найден неподалёку отсюда, в развалинах старого города.
– Странно, – пробормотал я. – До сих пор мне казалось, что богини с кошачьими головами существовали только в Египте.