– Поздравляю, Фалькио валь Монд. У нас наконец-то есть то, что подарит тебе девятую и последнюю смерть.
Они собираются убить ее, понял я. Так они это и сделают. Так они пробьют мой щит принятия.
Но все же что-то не сходилось.
– Кажется, ты пропустил один день, – прошептал я.
– Ты прав. Девушка – важная участница твоей окончательной смерти, но сначала нужно сделать кое-что еще.
– Тогда поторопись, – сказал я, желая поскорее умереть, как никогда прежде.
– Он прав, – заметила Дариана, рассматривая мое лицо. – Долго он не протянет.
Герин покачал головой.
– Нет, мы подождем. У нас есть договор, нужно его исполнить.
– Она должна была уже прийти, – сказала Дариана, вглядываясь в звездное небо.
– Мы подождем, – повторил Герин.
Он повернулся к трубадурам. Пера и Колвин безжизненно висели на веревках, привязанные к дереву, и я вдруг понял, что Колвин давно умер, но они просто оставили его висеть. И кто говорил, что им нельзя причинять боль?
– Не спи, маленькая трубадурша. Она скоро придет, и случится то, чего никто уже сотни лет не видел.
Седьмая ночь близилась к концу, наступало утро, когда она пришла. Я понял, который час, по тому, как прохладный воздух остужал горящие раны, натертые веревками, и жар, исходивший от изуродованного лица. Послышалось жужжание насекомых, в лесу зашуршали мелкие зверьки, чуть громче, чем обычно, словно своими естественными повадками они хотели прикрыть все зверства, совершенные в их доме.
Глаза мои были закрыты, но я ее увидел.
– Время почти пришло, Фалькио. – В волосах ее играл ночной ветерок. Я забыл, как сильно они кудрявились. Вряд ли меня можно в этом винить: она умерла больше пятнадцати лет тому назад.
– Для чего, милая? – спросил я, хотя с губ моих сорвался лишь невнятный стон.
– Время стать храбрым, – сказала Алина.
Я почувствовал, как по щеке скользнула слеза. Это почти незаметное ощущение показалось мне таким же болезненным, словно боль разрывала мне кости и пронзала плоть.
– Я был храбрым, – ответил я просто, словно ребенок, которого в чем-то обвиняют.
Она протянула руку к моему лицу. Я так хотел почувствовать ее прикосновение. Я давно забыл ее лицо, но помнил каждую мозоль на руках, каждый изгиб пальцев, помнил, что первый сустав на безымянном пальце левой руки был слегка искривлен и она с трудом надевала обручальное кольцо. Лучше уж совсем не снимать, пусть остается навсегда, как-то сказала она, и я согласился: навсегда. Навсегда, до скончания веков. Но хоть я помнил все изгибы ее тела, это были лишь воспоминания: никогда, даже во время видений, я не мог почувствовать ее прикосновения.
– Почему ты не прикоснешься ко мне, Алина? – спросил я. – Разве жена не должна касаться своего мужа после долгой разлуки?
– Я не могу, – ответила она. – Они у нас это отобрали.
Наверное, глаза ее потемнели, но не наполнились слезами. Алина никогда не плакала.
– Это несправедливо, – сказал я. – Я могу понять пытки. И убийство неизбежно. Но человек должен иметь возможность хотя бы во время видений представлять, как жена касается его лица.
Она усмехнулась. Я всегда ее веселил, хотя не думал, что умел хорошо шутить: может быть, она просто так смеялась, чтобы порадовать меня.
– Теперь тебе придется быть очень смелым, – сказала она.
– Ты уже это говорила. Разве я был недостаточно храбрым? Разве я не стоял на своем, даже когда рыцари, убийцы и громилы превосходили меня числом? Разве я не старался поступать правильно, даже когда не оставалось надежды? Разве я не всадил кинжал в сердце короля, когда он попросил меня об этом? Я был храбрым, Алина. Я не боюсь умереть.
– Ты был очень храбрым, мой дорогой. Но теперь тебе нужно стать еще храбрее.
– Почему? – На этот раз я услышал не только сердцем, но и ушами, как хрипло вымолвил это слово.
– Потому что она уже здесь.
Веки мои затрепетали, и я думал, что Алина исчезнет, но ее фигура вся задрожала, меняясь с той, что пришла. Спустя пару секунд силуэт моей жены полностью исчез, и передо мной стояла совсем другая женщина: внешне она была гораздо красивее Алины, но от черноты ее сердца у меня все внутри замерзало. Алина не могла прикоснуться ко мне, но я ощутил другую руку с мягкой кожей и идеально прямыми пальцами, которые нежно гладили меня по щеке.
– Здравствуй, мой милый шкурник, – сказала Трин. – Какие же прекрасные моменты нам предстоит с тобою разделить.
Глава тридцать девятая
Восьмая смерть
Возможно, прозвучит странно, но когда я понял, что пришла Трин, то почувствовал облегчение. Алина сказала мне, что придется проявить храбрость, но она не понимала, в какие глубины отчаяния я уже погрузился, так что падать ниже было некуда.