И тут я наконец осознал, что происходит и что я сейчас увижу, и лишь тогда понял слова Алины. Тебе придется стать еще храбрее, Фалькио.
Но я не могу. Не могу…
Они прижали Алину к грубому деревянному столу и сорвали с нее светло-серое платье, и, как я ни пытался закрыть глаза, я не мог, потому что они и так уже были закрыты. Я видел всё с невероятной четкостью, словно кто-то ножом вырезал изображение на поверхности глазных яблок.
Алина попыталась пнуть нападавших, но двое стражников схватили ее за ноги, третий держал руки, словно они пытались растянуть ее. Я умолял, чтобы сердце мое перестало биться, но оно колотилось лишь быстрее и легче, словно у птицы, и я понял, что чувствую, как стучит сердце Трин.
Мужчины захохотали, говоря о том, что пора подоить корову, и Фост приспустил штаны и что-то им ответил. Я не расслышал, что он сказал, потому что остальные слишком громко засмеялись в ответ, да к тому же в ушах звенело хихиканье Трин.
Алина ругалась на чем свет стоит. Она сказала, что проклянет их и это проклятье падет не только на них, но и на всех прочих насильников. Сказала, что на каждого мерзкого насильника и убийцу найдутся в этом мире силы пострашнее. Сказала, что ее муж придет за ними. Но они всё смеялись и смеялись, и, когда Фост закончил свое черное дело, он поменялся местами с тем, кто держал женщину за ногу, – толстяком с рыжими жиденькими волосами вокруг лысины. Но прежде чем Фост успел схватить Алину, она пнула толстяка в лицо. У него из носа хлынула кровь – он наклонился к ней и ударил кулаком по лицу. Она воспользовалась замешательством, освободила руки и, сжав пальцы горстью, ткнула ногтями в глаз стражника.
Алина кричала все время, пока дралась с ними. Просила трактирщика помочь ей, отчаянно лгала, говоря, что сейчас сюда прибегут люди, вооруженные клинками, и она пощадит тех, кто помог ей. Но трактирщик ее не послушал. Он просто повернулся и ушел на кухню.
Фосту и остальным удалось снова схватить Алину – она плюнула кровавым сгустком в глаз того, кто держал ее за руки. Это и был ее зуб, понял я. Когда толстяк ударил ее, он выбил ей несколько зубов, но моя храбрая прекрасная девочка не проглотила их, а использовала как оружие. Но зубы не клинки, и безоружная девушка, какой бы отважной она ни была, не сможет победить четырех сильных воинов. Фост ударил ее по грудной клетке, сказав, что выбьет из нее всю дурь, – комнату наполнил звук треснувших ребер, и смех последовал за ним.
Толстяк навалился всей тушей, вбивая в нее свою ярость. Алина бешено стреляла взглядом, ища оружие или что-нибудь, что сможет отвлечь насильников хотя бы на миг. И в какой-то миг мне показалось, что наши взгляды пересеклись. Хотя это было невозможно.
Толстяк отвалился от нее и что-то сказал, но я не расслышал. Вместо этого услышал жуткий, выворачивающий душу звук. Алина выкручивала свою руку из сустава. Этот тошнотворный звук поверг того, кто держал ее руки, в шок – и мига хватило, чтобы моя храбрая девочка, прокусив себе губу до крови, встала и ударила Фоста локтем здоровой руки. Она угодила ему в горло – он отшатнулся и прохрипел что-то своим парням. Я не услышал, что они ответили, потому что слова их утонули в шумном потоке крови, затопившем мои уши. Трое стражников, окровавленных, побитых и оцарапанных, снова разложили Алину.
Фост схватился за топор.
– Довольно, – прорычал он, и я услышал его слова так четко, словно раскат грома в тихую ночь. – Мне хватит и титек с мокро-щелкой.
Он занес над головой топор – глаза Алины округлились от ужаса и страдания, вся ее бесконечная отвага вдруг иссякла до последней капли. Она смотрела на меня, клянусь, я услышал, как она прокричала мое имя:
– Фалькио! Фалькио! Фалькио!
Я молился, чтобы разделить с ней боль от удара, но этого не произошло. Она умерла в одиночестве.
Снова послышался смех, но свет в трактире вдруг замигал и погас – я открыл глаза и увидел потное лицо Трин, с мутными глазами и приоткрытыми губами. Она все еще прижималась ко мне. Тяжело дышала и стонала, дойдя до высшей точки наслаждения.
– Мы закончили, – сказал Герин, и я почувствовал, как он медленно вытащил иглу из основания черепа и из поясницы. Остальные остались там же, где были.
Трин слезла с меня и разжала объятия.
– Удовлетворены? – спросила Дариана, не проявляя никаких эмоций.
Трин все еще смотрела на меня.
– Хочу еще раз, – ответила она.
Герин усмехнулся.
– Боюсь, что это невозможно, миледи. И больших страданий это ему не причинит, если вы хотите именно этого. Он сломлен и почти готов к девятой смерти.