— Я тоже, — отпарировала я, распрямляясь. Горькие воспоминания так разозлили меня, что я уже не боялась, как отнесется к моим словам Линкс. Он решил не обижаться.
— Рад видеть, что ты трудишься, — сказал он. — Не терплю лентяев в доме.
— Может быть, хотите, чтобы я работала на вашем руднике?
Он сделал вид, что раздумывает над моим предложением.
— Ив каком качестве, смею поинтересоваться?
— Насколько я знаю, у меня есть акции в вашей компании.
— Немного, очень немного. Они не дорого стоят.
— Пожалуй, как и сам рудник.
— Ты что, большой специалист в горном деле?
— Я ничего в этом не понимаю и не собираюсь понимать. И вообще не желаю иметь ничего общего с этим вашим золотом.
— Я думаю, нам пора поговорить. — сказал он. — Надо кое-что узнать друг о друге.
— Мне бы хотелось знать о том, что касается меня.
— После ужина приходи в библиотеку.
Он ушел, а я вернулась к прерванному занятию. В саду сильно пахло шалфеем. Уж сегодня-то я не струшу. Я скажу ему все, что думаю об этом руднике, где молодые сильные парни на глазах превращаются в больных стариков.
Вечером за столом Линкс не появился, но когда я пришла в библиотеку, он уже ждал меня там, отхлебывая что-то из рюмки. Видимо, ужинал один, что, как я позже поняла, бывало нередко.
— А, мисс Нора, входите. Садитесь сюда, чтоб я мог вас видеть.
Я села. В комнате было довольно темно. Горели только две из множества керосиновых ламп.
— Выпейте рюмку портвейна.
Я отказалась, потому что его слова прозвучали скорее как приказ, а не как приглашение.
Он взял графин и налил себе еще рюмку. Тогда я впервые разглядела, какие у него руки — с тонкими длинными пальцами, на мизинце поблескивало кольцо с резным нефритом. Он держался так, что его легко можно было представить хозяином старинного английского дома.
— Ты хотела знать, что тебя ждет у нас, — продолжал он. — Ты — моя подопечная. Я — твой опекун. Так решил твой отец незадолго до своей безвременной кончины.
— Наверное, он предчувствовал смерть. Линкс покачал головой.
— У него частенько появлялись сумасбродные идеи. Он очень увлекался ими, однако в глубине души знал, что их нельзя осуществить. Только когда дело касалось тебя, он возвращался к действительности.
— Почему он выбрал именно вас? Бровь опять поднялась вверх.
— Ты хочешь сказать, что я недостоин такого доверия?
— Он слишком мало знал вас.
— Мы знали друг друга достаточно хорошо. Так что тебе придется смириться с этим. К тому же у тебя все равно нет выбора.
— Вообще-то я могу заработать себе на жизнь.
— В руднике? Ты, кажется, это предложила? Даже если устроишься здесь прислугой или кем там еще, много получать не будешь, поверь мне.
— У меня есть акции. Их можно продать.
— Повторяю, они недорого стоят. Все знают, что этот рудник не приносит прибыли.
— Зачем же продолжать там работу?
— Надежда. Мы всегда на что-то надеемся.
— А пока вы надеетесь, люди умирают?
— Ты говоришь о своем отце. Но разбойников хватает повсюду. Любой из нас может оказаться жертвой.
— Я думаю о том бедняге, которого мы недавно встретили. Он умирает от чахотки.
— Так что же, я должен закрыть из-за этого рудник?
— Да!
Он рассмеялся.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Если я закрою рудник, что случиться со всеми моими рабочими? Они умрут с голода через две недели.
— Я не хочу иметь ничего общего с этим рудником.
— Ладно, мы продадим твои акции, а деньги положим в банк. Но предупреждаю: сумма не превысит и сотни фунтов. А если мы нападем на жилу…
— Я не хочу иметь ничего общего с добычей золота.
Он вздохнул и посмотрел на меня своими блестящими глазами.
— Ты не очень правильно поступаешь. Как говорится, над тобой властвуют чувства. Ты думаешь сердцем. Из-за этого станешь попадать в сложные ситуации, а вызволять тебя оттуда не будет смысла.
— Вы не такой, вы думаете головой.
— Она для того и предназначена.
— А сердце?
— Чтобы контролировать циркуляцию крови. Я засмеялась, и он тоже.
— Тебе что-то еще хотелось бы узнать?
— Да, какую работу я должна здесь выполнять?
— Работу? Помогай Аделаиде и, вообще, будь ей младшей сестрой. Теперь это твой дом.
Я впервые обвела глазами комнату: вдоль одной стены стояли шкафы с книгами, на стенах висели картины, точь-в-точь как в библиотеке обычного английского дома. На полированном дубовом столе была раскрыта шахматная доска, словно кто-то собирался играть. Я вскрикнула — эти великолепные шахматы были мне хорошо знакомы: фигуры из темной и светлой слоновой кости, а в коронах короля и королевы сверкали бриллианты, клетки доски были сделаны из пластин белого и темно-розового мрамора.
— Это шахматы моего отца, — сказала я с возмущением.
— Он оставил их мне.
— Теперь они мои.
— Он оставил их мне.
Я подошла, взяла в руку белую королеву и так ясно представила себе отца, что чуть не заплакала. Линкс стоял возле меня.
— Здесь написано твое имя, — сказал он, указывая на один из квадратов.
— Мы все оставляли на доске свои имена, когда выигрывали в первый раз. Вот имя моего дедушки. Эти шахматы принадлежали нашей семье десятки лет.
— А потом ими завладел посторонний. — На одной из клеток в центре доски крупными буквами было выведено его имя.
— Значит, вы обыграли моего отца?
— Ну, иногда побеждал и он.
— Отец был хороший шахматист Думаю, что я выигрывала, только если он поддавался мне.
— Я тебе поддаваться не стану — Вы предлагаете мне сыграть?
— Почему бы нет? Я очень люблю играть в шахматы.
— На доске моего отца, — заметила я.
— Давай договоримся. В тот день, когда ты меня обыграешь, они станут твоими.
— Я должна играть на то, что по праву принадлежит мне?
— Нет, на право вернуть их.
— Согласна. Когда начнем?
— Почему не сейчас? Ты как?
— Хорошо, — ответила я.
Мы уселись друг против друга. Я ясно видела его золотистые брови, белые изящные кисти, зеленый нефрит. У Стерлинга руки были немного шире, и я поймала себя на том, что постоянно сравниваю его с Линксом. Они похожи, хотя сын был скорее бледным отражением своего отца. Мне было неприятно так думать, словно своими мыслями я предавала Стирлинга. Линкс заметил, что я смотрю на его руки, и вытянул их вперед.
— Видишь резьбу на камне? Это голова рыси Так меня называют Это кольцо — моя печатка. Я получил ее много лет назад от своего тестя.
— Очень красивый нефрит — И очень тонкая резьба. Подходит мне, правда Я кивнула и взялась за королевскую пешку. Довольно быстро я поняла, что не пара Линксу, однако так старалась, что получила мат только минут через сорок пять — результат, которого он, вероятно, ожидал на пятой минуте.
— Мат, — сказал он уверенно, и я увидела, что выхода у меня нет. — Но игра была неплохая, — продолжал Линкс, — надо нам с тобой еще как-нибудь сыграть — Если считаете меня достойным партнером, — ответила я — Уверена, что вы можете найти шахматиста вашего класса — Мне понравилось играть с тобой. И не забывай, тебе нужно отыграть эти шахматы. К тому же, я не собираюсь поддаваться. Если ты выиграешь, знай, это будет настоящая победа…
Взволнованная, я долго не могла сомкнуть глаза в ту ночь. А когда, наконец, заснула, мне приснилось, что шахматные фигуры ожили, а у короля-победителя были глаза Рыси.
Пришел октябрь, а с ним и весна. Это не Англия, где стояла сейчас дождливая, холодная осень Наш сад был особенно хорош. Стирлинг привез с собой из Англии рассаду, и теперь у нас цвели алая герань и пурпурные лобелии.
Однажды я присела в беседке отдохнуть — от работы в саду у меня ломило спину. Внезапно, точно из ниоткуда, возникла Джессика. Меня всегда приводили в замешательство ее неожиданные и бесшумные появления.