Алиса слушала, не перебивая. Ей стало невыносимо грустно. История Ле́рона казалась совершенно нереальной, но она верила каждому его слову. У нее совершенно не было сомнения, что он не лжет и даже не преувеличивает. Удивительным было лишь то, с какой легкостью он все это рассказывал ей – совершенно незнакомому человеку – так спокойно, будто и правда прошло огромное количество лет, как о чем-то, давно забытом и пережитом. Алиса подумала, что должно быть Ле́рон был морально очень сильным человеком, чтобы так равнодушно об этом рассказывать без тени сожаления или чувства вины. В ее голове возникали все новые и новые вопросы, но она не осмеливалась его перебивать, и в тоже время сильно сочувствовала ему. Да, дети часто в таком возрасте бывают очень жестоки… Как жаль, что он понял это слишком поздно…
Тем временем Ле́рон продолжал говорить, периодически прикладываясь к бутылке:
– Был момент, когда я словил звезду от своего успеха, от бесконечной везучести. Думал, что так будет всегда, – он криво ухмыльнулся. – Перестал напрямую подчиняться боссам, поручения исполнял как хотел и когда хотел, часто подставляя этим других. Иногда пропадал на несколько дней в бесконечных трипах и алкотурах так, что никто не мог меня найти, пока я сам не объявлялся. А когда приходил в себя, не мог вспомнить, что происходило все эти дни, еле как собирая себя по частям. Меня терпели только из-за моих, так скажем, уникальных способностей, – Ле́рон громко фыркнул. – Но, в конце концов, мое поведение всех достало, и от меня решили избавиться. Почти получилось, но опять-таки я был слишком везуч. Мне удалось выбраться. Я решил, что все, это край, надо брать себя в руки, потому что при всей своей пофигичности, помирать я не собирался. На какое-то время я залег на дно, немного восстановился, потом перебрался в Хельсинки. Там пристроился к одним ребятам и снова начал строить карьеру. Местная компания оказалась поинтеллигентнее, и работать с ними оказалось намного интереснее. Та же незаконная деятельность, но под видом культуры и внутренних законов, – Ле́рон снова ухмыльнулся. – Мне стали попадаться очень сложные задачки, над которыми приходилось ломать голову. Когда мне было чуть больше двадцати, я уже был на хорошем счету и мне доверяли. Я, в основном, стал заниматься поиском людей для разных нужд. Оказалось, у меня особенный талант к этому делу. Я перестал употреблять наркотики и, чтобы восполнить их отсутствие, даже ударился в спорт. А после смерти родителей меня заметили совсем крупные ребята и переманили к себе. Сейчас я работаю на них. Такие дела.
– В смысле, крупные ребята? – глаза Алисы сами по себе раскрылись максимально широко. – Ты не социолог?
Ле́рон улыбнулся, бросил взгляд на Алису, поднял бутылку, оценил остатки содержимого и допил одним большим глотком.
– Социолог. А крупные ребята – это ученые и профессора разного уровня. Один хороший человек увидел во мне потенциал и указал на верный путь. Я ему доверился и вот я тут. Цел, здоров и весел. Ты очень доверчивая, ты в курсе?
– В курсе, – смутилась Алиса. – Ничего не могу с этим поделать. Наверное, и не хочу, как я сказала…
– С верой жить приятнее, помню, – договорил за нее Ле́рон.
– Именно, – улыбнулась Алиса. Она поняла, что он закончил и еще спросила: – Получается, тебя пытались убрать свои же? То есть прям убить?
Ле́рон кивнул.
– Какой ужас… И сильно тебе перепало?
– Достаточно, чтобы восстанавливаться намного больше, чем пару дней. Если бы я имел возможность посетить больницу, восстановился бы быстрее, конечно. Но обратись я туда, точно был бы уже мертв.
– Что они с тобой сделали?
– Ты хочешь рассказа во всех красках? – саркастичным тоном спросил Ле́рон, бросив на Лису косой взгляд. – Может, этой информации будет все-таки достаточно для тебя?
– Я не настолько нежный цветочек, как может показаться, – Алиса нахмурилась и поджала губы.
– Верю, – внезапно засмеялся он. – Но все же боюсь, что ты слишком впечатлительна. К тому же, склонна жалеть людей. А в моем случае это ни к чему. Уверен, твое воображение сможет достроить картинку самостоятельно.
– Ладно, я поняла тебя. Больше не спрашиваю о кровавых подробностях. Тогда вот что: раз ты после всего этого стал социологом, значит, тоже пишешь книги?
– Изредка, – Алисе показалось, что Ле́рон сказал это с сарказмом. Он отставил пустую бутылку в сторону и снова закурил, кивком указывая на озеро. – Смотри, начинается.
И действительно, спустя пару мгновений над пустой серой линией горизонта засветились сначала первые отблески, затем медленно-медленно показалась золотистая макушка солнца. Сначала будто скромно оценив обстановку, потом, осмелев, стало подниматься все выше и выше, раскидывая все шире и дальше свои лучи. Небо стало преображаться: мрачное безжизненное месиво смешалось с ярким светом и приобрело сначала фиолетово-багровый оттенок, затем темные краски стали уходить все больше и больше, уступая розовым. И вот уже все небо стало гореть розово-желтым пламенем, слово кто-то взмахнул кистью и одним движением закрасил всю эту мрачную мглу, отгоняя прочь все дурное, что скрывала в себе уходящая ночь. Солнечный диск все увереннее вставал над горизонтом, смелее охватывая свои владения, прогоняя сумрак и заставляя природу потихоньку просыпаться. Тут и там стали слышны разные живые звуки. Осторожно стали подавать свои голоса птицы, в воде началось какое-то еле заметное движение, тихие всплески. Туман еще больше рассеялся и обнажил у берега еще не замерзшие до конца листья кувшинок.
Алиса сидела, затаив дыхание и полностью наслаждаясь этим зрелищем. В такие моменты ей всегда хотелось внезапно стать художником, чтобы передать миру подобную красоту. Конечно, ни одна картина в мире не сможет передать всех реальных красок, но хотя бы немного… Хорошо, что сейчас хотя бы есть камеры. В городе рассветы были совершенно другими – с этими огромными нелепыми зданиями, которые постоянно портили ту самую загадочную атмосферу– и никогда не сравнятся с тем, что она наблюдала сейчас. Это сочетание осеннего холодного леса и яркого пламени разгорающегося солнца, которое будто совершенно небольшим усилием прогоняло прочь тьму и возвращало к жизни все живое.