Наталья Корнева
Ювелир. Тень Серафима
Глава 1, в которой всё только начинается
— Прошу прощения, сэр. Гость, которого вы ожидаете, прибыл.
На полированном письменном столе царил образцовый порядок. Толстые, увесистые связки писем, стопки крепко сшитых листов, сафьяновые тетради, книги в мягких шагреневых переплетах, разных мастей описи — здесь имелись бумаги на любой вкус, главное, чтобы тот был в достаточной степени извращен педантизмом. Сам стол мог бы служить, пожалуй, достойным экспонатом в каком-нибудь музее занимательной бюрократии, существуй таковые в Ледуме. Он представлялся не просто столом, нет — столь приземленное, оскорбительное слово определенно умалило бы его значение! Он являл собою начало системы координат, эпицентр событий.
Ни дать ни взять точка отсчета, в разные стороны от которой расплескалась рабочая комната.
Трудящийся за столом человек также выглядел образцово. Преувеличенно аккуратным жестом он закрыл чернильницу и отложил в сторону только что законченный лист. Не отрывая от своего детища глаз, молча вставил в футляр приметное серебристо-белое перо: на раздвоенном наконечнике из легкого металла красовался затейливый рисунок гравировки.
Ализариновые чернила высыхали, довольно быстро переходя из зеленоватого в интенсивный иссиня-черный цвет, принятый для большинства официальных документов. Когда последний выведенный каллиграфическим почерком знак приобрел бархатный, приятный глазу оттенок индиго, Кристофер накрыл его чистой бумагой и, немного поколебавшись, извлек из ближнего выдвижного ящика револьвер. Удобнее устроив рукоять в ладони, словно бы привыкая к опасной тяжести, он жестом велел камердинеру включить люстру.
Сегодня с делами пришлось припоздниться. В полумраке массивная бронзовая с хрусталем конструкция казалась тучным телом повешенного, свисающим в петле в неэстетичном посмертном окоченении. Не слишком-то добрый знак, когда повсюду мерещатся покойники, однако вполне объяснимый.
И это лишь легкие, невинные отголоски всеобщей истерии последних дней!
Вздохнув, мужчина перевел взгляд поверх злополучной люстры, отвлекаясь от мрачных ассоциаций. Узорчатым куполом над ним расцветал потолок — высокий, украшенный мозаикой и сложной художественной росписью, каковым и полагалось быть потолку приличного замка. Что уж говорить, во всей Бреонии немного нашлось бы архитектурных сооружений, способных на равных соперничать с резиденцией правителя Ледума. Она производила на посетителей неизгладимое впечатление, и производила, надо признать, вполне заслуженно.
И дело тут не в великолепии замковой стены, не в фасаде, размеренном сложной формы пилястрами и арками, обильно украшенном барельефами и золочеными резными карнизами. Нет, не в изысках декора, деталях и украшениях, вроде межоконных ниш и величавых скульптур на крыше, которые также находились на своих местах, и даже не в богатстве внутреннего убранства, поражающего воображение самых искушенных ценителей красоты.
Конечно, всё это было немаловажно, но самое главное — явленная роскошь при всей её головокружительности демонстрировала утонченность и безупречно строгое чувство стиля.
Кристофера это вполне устраивало.
Прохладные весенние сумерки уже заползли в кабинет, но новомодное электричество без труда выдворило их обратно. Вот она, сила современной науки! Искусственное освещение не оставляло теням ни шанса. Оно смело меняло пропорции, делая очертания предметов резкими, бритвенно-острыми, играло не только контурами, но и красками.
Кристофер с удовлетворением вгляделся в происходящие вокруг метаморфозы. Комната преображалась как по волшебству. Холодные цвета темнели и незаметно меняли оттенки: лиловые чуть краснели, голубые казались серебряно-серыми, синие — невыразительными и тусклыми. Теплые тона, наоборот, охлаждались и блекли: алые выглядели значительно более фиолетовыми, оранжевые — коричневатыми, а в желтых нет-нет да и просвечивала зеленца.
Конечно, живой свет огня был естественнее и приятнее глазу, он создавал знакомое всем с детства ощущение уюта. По этой причине многие до сих пор предпочитали свечи, но Кристофер не был ретроградом.
Отнюдь.
— Пригласи его, Патрик, — нервным движением мужчина поправил муслиновый шейный платок — верный признак принадлежности к высшему свету.
Стоит отметить, что тот и так был повязан безукоризненно, по всем правилам нынешней моды. Белый цвет освежал и удачно завершал продуманный до мелочей образ аристократа, добавляя тщательно рассчитанную нотку небрежности. Белый цвет — это всегда изыск, шик.