Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух в кабинете тяжеловесным и плотным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие её графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас — непосвященного.
Что и говорить, мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ резко опустились вниз, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить своего настороженно-хмурого выражения.
Самое же угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и, кажется, слёз, они были похожи на окна ветхого брошенного дома. Карл хорошо помнил то время, когда в этом доме еще горел живой свет, и хлебом-солью принимали добрых друзей.
Но прежний свет погас, и только ветер гуляет ныне по пыльным закоулкам души, обнажая и без того ужасающее запустение.
— А вы постарели, профессор, — просто сказал оборотень.
Глава 31, в которой решаются на откровенность
Лорд Октавиан Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.
Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение верховному лорду есть измена. Воистину, страшнее этого преступления сложно было сыскать!
Но что же делать теперь? Неужели и вправду — кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, муторные судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.
Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.
Это в Ледуме был живой бог на троне, который принимал решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений. Закон есть закон, но…
Мыслимо ли такое: обезглавить на главной городской площади аристократа крови из правящего дома Аманидов? Советника первого ранга, старшего из рода Севиров? Родного брата верховного лорда Бреонии? Какой невозможный позор… Неужели так желал начать он своё славное правление? Неужели такие скандалы помогут ему сделать Аманиту снова великой?
— Зачем испытываете моё терпение? — устало произнес наконец правитель, вновь отвернувшись. — Я разочарован в вас, советник… как и наш отец был разочарован. Увы, вы совершенно бесполезны для семьи. Говорите же, что собирались, и постарайтесь более не попадаться мне на глаза. Никогда.
Лукреций низко опустил голову, но, тем не менее, упрямо продолжил свою мысль:
— К сожалению, милорд, вы уничтожили последнее официальное послание из Ледума. Возможно, нашим дипломатам удалось бы обнаружить в нем хоть какой-то небольшой промах или двусмысленность. Незначительный казус белли, который получилось бы использовать как повод для обоснованного объявления…
— Исключено, — холодно перебил Октавиан. Благородно серые глаза его, обычно светлые, в эту минуту потемнели от избытка тщательно скрываемых эмоций. — Я не глупец. Меня готовили стать правителем с малых лет, и я хорошо знаком с особенностями дипломатической переписки. Как, впрочем, и вы сами.
Ведь и Лукреция Севира когда-то готовили стать правителем, готовили с самого рождения.
— С точки зрения формы эпистола была составлено безукоризненно, — вынужден был признать лорд Аманиты. — Содержание также вполне укладывалось во все возможные нормы права. Это была превосходная отписка, в которой никто не сумел бы отыскать ошибок. Но помилуйте, Лукреций, все мы умеем читать между строк и хорошо понимаем двуличный язык дипломатии. И знаете, что увидел я там, в том деликатном письме? Кровь! Ледум смеет угрожать войной — в случае, если мы продолжим настраивать на приглашении!
— Это умелая провокация, — вежливый тон голоса Лукреция вступал в противоречие с резким смыслом произносимых слов точно так же, как и тон посланий из второй столицы вступал в противоречие с их подлинным содержанием. — На самом деле, Ледуму не нужно открытое противостояние, как не нужно оно и Аманите.