Ну а что же без философствований, в сухом остатке? Мало приятного. Похоже, своими собственными руками он выковал себе кандалы.
И ничего-то уже не изменить — Игра начата.
— Ты тщеславен и амбициозен, Эдвард, и обладаешь многими талантами, — всё продолжал свою долгую речь Альварх, так и не дождавшись каких-то ответных реакций. С другой стороны, он хорошо понимал потрясенное состояние гостя и временную его несловоохотливость. — Ты намерен стать правителем, и, не сомневаюсь, этот титул будет тебе к лицу. Однажды задуманное удастся: губительная тяга к власти не дает тебе покоя, и рано или поздно ты добьешься своего. Мне будет полезен такой влиятельный разумный страж. Ты прав: я ничем не рискую, а Игра обещает быть нескучной. Надеюсь, что и ты сам получишь заслуженную долю удовольствия.
Эдвард по-прежнему безмолвствовал, напряженно обдумывая сложившееся положение. Кажется, в драконьих Играх имелось место как игроку, так и развлекающей его игрушке. В любом случае, от него уже ничего не зависело — оставалось только делать хорошую мину при плохой… игре. Хм, занятный каламбур.
— Остался последний любопытный вопрос — почему Ледум? — вдруг живо поинтересовался ящер, словно тревожась, желая отвлечь человека от занимавших его невеселых мыслей. — Может, остановишь своё внимание на чем-то большем, чем скромный пограничный городок на Севере?
— Он станет другим, — с тяжелыми нотками возразил Эдвард, переводя взгляд куда-то вдаль, словно в грядущее. — Я выращу его сам. Я сделаю его таким, как захочу, таким, каких не бывало прежде. Наступит время, и Ледум будет стоять так же незыблемо, как Аманита.
Дракон одобрительно кивнул, будто признавая право заклинателя бросить очередной личный вызов, коли тому так хочется. Этот вопрос был закрыт.
— Ты продемонстрировал поразительную осведомленность в обычаях старшей расы, — поразмыслив, заметил Альварх, и уголок его рта игриво пополз вверх. — Вероятнее всего, ты должен знать также и то, что Страж инициируется смертью. А потому, прежде чем в твои жилы вольется священная кровь драконов, ты обречен умереть. Таков ритуал инициации. Я сам должен убить тебя, умертвить своей рукой. Запомни этот день — ты останешься в нем навсегда. Ты останешься навсегда в этом возрасте — прекрасном возрасте, должен отметить…
Знал Эдвард или нет, ответить он не успел. Уже в следующий миг дракон принял свой истинный облик, едва помещаясь в огромном подземном зале. Маг снова не сумел отследить момент превращения, оно произошло как будто мгновенно и очень легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадежно далеко до старейшей расы Бреонии.
Человек замер, с изумлением воззрившись на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на внушительные размеры, покрытое ослепительно-золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким, и двигалось со стремительной, смертоносной мощью. Но Эдвард не успел детально рассмотреть его, опять не успел понять, что произошло, не успел даже испугаться. Что бы это ни было — сверкающие металлом когти или узкие игловидные зубы — обе сонных артерии человека оказались перерезаны с поистине медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая, с резким гемоглобиновым запахом человеческая кровь.
Как подкошенный, заклинатель упал на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками необратимо поврежденные сосуды, одновременно с пронзительной ясностью понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря всё продолжалась: струи крови во все стороны расползались от горла, как блестящие шустрые змеи; причудливыми яркими лентами просачивались сквозь сведенные судорогой, перекошенные пальцы. Кровь вытекала, не доходя до мозга. Когда болевой шок отступил, человек вдруг разжал руки и с хриплым сдавленным стоном повалился на пол. Тело сотрясли сильнейшие конвульсии, глаза закатились.
Кровь же была повсюду: на руках, на неброских серых дорожных одеждах, на застеленном ковром полу; длинные белоснежные волосы разметались в беспорядке и тоже переняли цвет крови.
Видя скорый исход, дракон вновь принял человеческий облик и бросился к умирающему. И, оказавшись не в состоянии справиться с силой жажды, не колеблясь приник к вскрытому горлу. Твердой рукой фиксируя положение тела, он не позволял тому метаться в агонии и откровенно наслаждался, наслаждался страшной дегустацией: как известно, предсмертная кровь самая сладкая, перед тем как обратиться в уксус.