Когда церемония омовения была завершена, Кристофер аккуратно промокнул влагу шелковым полотенцем, убрал налипшие мокрые лепестки и нанес на кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда всё еще хранили остаточное напряжение, но то был естественный тонус. Правитель находился в превосходной физической форме, и можно было только диву даваться, как ему это удается. При мысли о сокрытой в этом теле силе, горло Кристофера невольно перехватило, будто ремнем, и глубоко внутри что-то тревожно заныло.
Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Кажется, Кристофер знал толк в наслаждениях. Он оказался способен и в этом тоже. Глава ювелиров частенько бывал в одном из закрытых клубов для развлечений элиты и, кажется, не тратил там время даром. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Преданно заглядывая правителю в глаза, словно спрашивая позволения, аристократ поцеловал эти узкие ступни, эти пальцы, поцеловал трепетно и страстно, как фанатики целуют святыню. Вся его поза выражала покорность и желание повиноваться.
Конечно, с гораздо большим удовольствием лорд Эдвард желал бы видеть сейчас на месте Кристофера Октавиана Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить лорду Ледума за непродолжительное время своего правления. Правитель чувствовал неуклонно растущее раздражение, тяжелые мысли его вновь и вновь возвращались к причине и объекту, ненавистному объекту этого раздражения. Лорду Октавиану в день церемонии, если она состоится, сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается всё. Возраст, в котором всё возможно. Он всё еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.
Несомненно, Октавиану повезло: он пришел на всё готовое. Однако, как было известно лорду Эдварду, предприимчивый юноша не просто довольствовался дарами судьбы, но и, по мере возможности, активно приумножал их. Октавиан был талантливым магом, одаренным не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовность работать, в том числе и особенно — работать над собой. Мастерство его уже успело раскрыться — он овладел многими секретными продвинутыми техниками, принятыми в их доме, и даже занимался какими-то новаторскими исследованиями природы минералов.
Что ж. Возможно, он окажется достойным или даже опасным противником, — но всё же этого недостаточно, чтобы противостоять силе и опыту самого правителя Ледума. Лорд Эдвард ни секунду не сомневался: рано или поздно нахальный мальчишка будет поставлен на место и окажется у него в руках. И совсем этому не обрадуется.
Давно пора было прервать эту затянувшуюся двусмысленную ситуацию с разными столицами. Сейчас настал лучший момент указать Аманите, что ее время прошло.
Неповторимое ощущение покоя затопило и тело, и сознание. Славно, очень славно. Вдыхание эфирных масел, чувственных наркотических благовоний погружало в глубокое расслабление, а присутствующие в составе афродизиаки пьянили и туманили взор, рождая желания и фантазии, всё более и более смелые. Лорд Ледума наконец сумел отвлечься от привязчивых дум об Октавиане Севире и утонуть в том, что происходило здесь и сейчас.
И когда Кристофер вновь поднял на него подернутые поволокой глаза, глядя снизу вверх с выражением, которое ни с чем нельзя было спутать, лорд Эдвард без лишних слов кивнул ему.
И всё равно не вязалось.
Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменен на копию, почему же она не была найдена сразу после убийства? Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла бы помочь в поисках. Или аристократ попросту решил, что это не его ума дело? Еще вопрос — почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Неужели его погубила — а лорда спасла — случайная ошибка? Если же Эдгар и в самом деле заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?..
— Простите, сэр, но эта информация строго конфиденциальна, — чинно ответил служащий — пожилой, начинающий лысеть мужчина.
Себастьян молча отогнул край воротника, непринужденно демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять — знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда многолюдном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает. Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора. Как бы не привлечь внимание работников святой службы, не пустить их по своему следу.