– Да уж. – перед глазами встал несущийся навстречу дортлинг.
– Болеть за кого-то, значит, в мечтах быть им… Но мы не они. Мы плюнули в лицо сомненьям и огребли адреналин по самые уши. Все ощущения наши.
Он жадно отхлебнул.
– Погоди, Клотар. Ведь причин много. Нельзя же всех вот так огульно…
– Огульно, Тэ? Я много лет вижу одно и тоже… Какие причины? Кто сказал нельзя? Брось, Тэ. Отнесем их мненье на свалку.
– Почему?
– Кто хочет – делает, остальные оправдываются… Смотри.
На огромном табло всплыли результаты.
– Мы третьи, Тэ. Неплохо порезвились?
– Почему ты ушел отсюда?
– Что?
– Ушел… С чего ты вдруг прилетел на Карстак? Здесь же так здорово.
– Знаешь, лапа, если долго-долго сидеть в комнате, благоухающей ароматами, то со временем они притупляются. Перестаешь их ценить. Ощущать… Жизнь становится кислой… А так…
Он вздохнул полной грудью.
– Я дома.
Толпа вопила, надрывно скандируя Мра-ко-бес-Мра-ко-бес. Чемпион содрал шлем и картинно облокотился о дротик. Напарник рядом махал.
– Идём. Они еще долго будут позировать. Следующий залёт через неделю.
По тому же туннелю они проплыли сквозь бурлящую фанатами реку, продрались сквозь вязкую тину воплей и вынырнули на небольшой площади. Торопыжка махал знакомым, кивал, а Тэра уставилась на небольшой ухоженный памятник в окружении алых фонтанов, бьющих из черного мрамора. Сам памятник: выточенная из ослепительно белого мрамора фигура мужчины казалась живой. Казалось, человек в форме военного просто приклонил колено. Просто смотрит на живые цветы. На своё отражение в полированном черном мраморе.
Кольнуло чем-то знакомым. Тэра пихнула Торопыжку в бок:
– Клотар, что это?
– Памятник. – с натянутым безразличием протянул он.
Дети носились вокруг. Толпа обтекала фонтаны, изливалась с площади в разбегающиеся проспекты, кафетерии, бары, а перед глазами стоял только мужчина из белого мрамора в окружении алых струй.
– Я не слепая, вижу что памятник. Кому?
– Пойдем. – Клотар двинулся, обходя алые потоки фонтанов. Тэра заметила пилотку в руке изваяния, а мужчина грустно смотрел сквозь цветы на свое отражение. – Пойдем селиться…
– Эй, алё?!
– Тэ, это памятник полковнику "третьего Отчаянного" корпуса. Собственно, "Отчаянными" они стали после смерти Бурка.
– Это он?
– Ага.
– Почему? – Тэра всё оборачивалась на странный памятник, а люди, не замечая, текли кто куда. – Почему?
– Что почему?… Тэ, какая уже разница…
Она стиснула медвежонка и, молча, в упор уставилась на Клотара.
– Тэ, зачем тебе… Пройдет время. Политики опять всё переврут, потому что всем наплевать. Вывернут… Оплюют ради сиюминутной выгоды. Не одни, так другие… Честное слово, уж лучше забыть. Не хочешь, чтоб историю марали – спрячь её.
– Нет. Нет, Клотар. Рассказывай.
Клотар глубоко вздохнул. Начал медленно, тихо, в такт шагам выдавливая слова:
– Никто не знает всей правды. Лет двадцать пять назад на южном склоне произошел прорыв.
– Прорыв, что это?
– Шахта обвалилась, Тэ. Так иногда бывает. И твари ввалились внутрь. Не дортлинги и не встречавшие нас птички… – Торопыжка осторожно подбирал слова. – Местная флора очень разнообразна, поэтому периметр охраняют боевые дроны… Понимаешь?
Тэра медленно кивнула.
– Нет, Тэ, не понимаешь…Что бы не говорили о современной технике, она не работает без людей… – Клотар стал мрачнее тучи. – Почти сотня человек оказалась запертой там. Один на одни с этими тварями… В один миг из счастливых рабочих они стали смертниками, Тэ… Теперь понимаешь?
– При чем тут Бурк?
– По правилам, такой провал блокируют, взрывают с тварями и всё. Спасать обычно уже некого… Но, получив сигнал бедствия, Бурк наплевал на правила. Поднял людей и десантировался в провал.
– И что дальше?
Торопыжка молчал. Шёл, неспешно оглядываясь по сторонам.
– Алё… Дальше что?… Да очнись уже!
Клотар зло пиннул камешек.
– Дальше?… Дальше была бойня. Когда-то каждый офицер, каждый сержант, каждый солдат давал клятву защищать. И в тот день все кто о ней помнил в третьем корпусе, прорывались сквозь кишащий тварями провал, пока политики в три горла собачились и обсуждали как поступить и кто прав.
– И?
– Не было никаких "и"… Тэ, они же профессиональные военные. Элита… Конечно, они прорвались… Они почти все полегли, Тэ… Бурк с остатками лично прикрывал отступление… Из всей сотни гражданских вывели шестнадцать человек. Шестнадцать! – Клотар огляделся, взял себя в руки и понизил голос. – Арьергард выдернули уже издыхающим… Тэ, те шестнадцать алых фонтанов – это шестнадцать спасенных жизней…
– А Бурк?
– Умер в операционной. Говорят, перед наркозом в полубреду он прохрипел: Родина и честь.
Сзади на Клотара плечом налетел рыжий малец. Обернулся. Плюнул под ноги:
– Врешь, скотина. – и так же быстро затерялся в толпе.
– Видишь, Тэ, хаять – каждый мудрец. Зачем копать правду, думать, сопоставлять, если можно развесить уши…
– А дальше?
– Дальше?… Тэ, как ты не понимаешь, нет никакого дальше. Вопрос поставили просто. Стоила ли жизнь этих шестнадцати жизней тех, кто полег?
– Но ведь их было почти сто, ты сам сказал.
– Какая разница, сколько их было, Тэ? На самом дне всей этой философской пурги лежит очень простой вопрос: стоит ли чужая жизнь того, чтобы я поставил за неё на кон свою?… Не кто-то, понимаешь, а "я". Я.
Клотар помолчал.
– Стоит ли выполнять клятву, если цена твоя жизнь? Стоит ли защищать?… Стоит ли оперировать, если пациент почти гарантированно издохнет на операционном столе? Это же портит показатели, рейтинг ни к чёрту. Тэ, всё извратили… Вопрос теперь звучит так: он герой, вырвавший у смерти шестнадцать жизней, или убийца, положивший в пять раз больше?… Политики потом грызлись, пиарились, но как водится, к единому мнению не пришли, только колонию от этого лихорадило. Назревал бунт.
– И что, был бунт?
– Нет, Тэ. Руководству Иствика, как сказано в прес-релизе, озвученном самолично директором, это всё до чертиков надоело. Политиков послали к дьяволу, весь их табун насильно вывезли к чертям собачим и поставили этот памятник. Выжившим и родственникам компания назначила пенсии. Бурка объявили героем… Всех их героями… Потом поставили под сомнение… Окутали молчанием… Забыли… Всем так проще. А памятник, вот он, Тэ. Жизнь и смерть… Ему наплевать на личные мнения, он – сама память. Сломай его, старики умрут и все всё забудут… Как я сказал, Тэ, никому до истории нет никакого дела, пока она лично не коснется плеча…
Замолчал, смотря под ноги.
– Клотар.
– Ммм?
– Ты откуда всё это знаешь?
Клотар шел, не торопливо перебирая ногами. Молча. По изгибающемуся проспекту. Мимо шумной толпы. И молчал…
– Клотар?
– Расспроси Гемму. Она – одна из тех шестнадцати. В молодости раскопками занималась. Там что-то выкопали в породе, ничего в этом не смыслю и вообще… слушай, ну не могу я. Тэ, давай сменим тему, а? – И умолк. Так и шли: молча, не торопливо. Просто куда-то. Тэра старалась не думать ни куда, ни зачем. Молча продрались сквозь вязкую какофонию проспектов, скрылись от шумной толпы. На эскалатор. Тэра настолько ушла в себя, что даже не заметила, как вокруг появился газон, клумбы, извитые лавочки в парке огромной пещеры. Ухоженные деревца потянули выстриженные в форме диковинных зверей ветви ввысь, туда, к разливающим теплый свет фонарям. Под матовый золотистый потолок, испещренный белыми прожилками, паутиной стекающими по стенам вниз. К массивным стеклянным дверям.
Клотар вдруг тряхнул белым ежиком так сильно, словно сбросил сугроб с головы, повел плечами. Улыбнулся. Уставился на спутницу спокойным вдумчивым взглядом, а Тэра замерла:
– Что?
В глазах не то промелькнула искра, не то чёртик махнул факелом – Торопыжка улыбнулся:
– Третий уровень, Тэ. Мы дома.
Он приглашающе махнул к двери, и ничего не оставалось, как шагнуть внутрь. Пискнул невидимый сканер. Стекло ушло в стену, а медвежонок нервно сжался в руках.