Впрочем, даже если забыть о ее внезапном влечении к лорду Рутвену, это вполне понятно. В течение шести месяцев она была служащей мистера Холдинга. Итаном он стал только в последние недели, хотя, сказать по правде, ей было неловко называть его по имени. Собственно, она всегда испытывала неловкость в его обществе.
Но многие женщины, утешала себя Грейс, выходят замуж, не зная толком своих мужей. Она изучила его характер, и считала, что этого достаточно. Тем не менее, если она так быстро забыла его лицо, пожалуй, неудивительно, что его семья отвернулась от нее. Возможно, ничего другого она и не заслуживает.
Грейс велела кучеру остановиться и, захватив венок, вылезла из коляски.
— Спасибо, — сказала она, опустив в его ладонь несколько монет. — Дальше я пойду пешком.
Он дернул себя за чуб, глядя на ее цветы.
— Вы на кладбище, мисс? — Он указал в сторону Фулхема. — Тут недалеко, прямо и направо.
Грейс поблагодарила его и направилась к южным воротам по тропинке, пересекавшей травянистую лужайку. Она не нуждалась в указаниях. По просьбе мистера Холдинга она приходила сюда раз в две недели с девочками, чтобы возложить на могилу их матери венок из роскошных оранжерейных цветов.
Холдинг не жалел средств на увековечение памяти свой покойной жены, соорудив мавзолей с белым портиком и двумя дорическими колоннами, заметный даже издалека. Но сегодня кое-что еще привлекло ее внимание.
Грейс подняла руку, загораживаясь от солнца, слепившего глаза. Из мавзолея вышли мужчина и женщина, облаченные в черное.
— Фенелла! — воскликнула она достаточно громко, чтобы ее услышали. Спутник дамы обернулся. Затем запер дверь и положил руку на талию Фенеллы, увлекая ее вниз по ступенькам. Грейс ускорила шаг, но они уже двинулись прочь по дорожке, и ей ничего не оставалось, кроме как окликнуть их или бежать следом, что было бы неприлично.
Она в ужасе наблюдала, как пара торопливо свернула в проход между могильными плитами и скрылась за деревьями. На мгновение ей стало дурно. Ею не просто пренебрегли, ее унизили.
Неужели Фенелла даже не удостоила ее взглядом? Через плотную вуаль ее глаз не было видно. Похоже, Ройден Нейпир сделал свое черное дело. Джозайя Крейн, вне всяких сомнений, видел ее, и его намерение уклониться от встречи было очевидным.
Грейс поднялась по ступенькам, убедившись, что железные ворота действительно заперты. Вытоптанный мох, покрывавший плиты внутри, свидетельствовал о недавнем погребении. Взявшись одной рукой за чугунную решетку, Грейс нагнулась и прислонила свой венок к ворогам.
Она тщательно подбирала цветы: ярко-желтые розы в честь дружбы и пестрые соцветья репешка, обозначавшего благодарность. Возможно, она не любила мистера Холдинга в полном смысле этого слова, но недостаток любви с лихвой возмещался чувством благодарности. Он не только дал ей работу, но и вселил надежду. Он доверил ей двух самых милых детей, которых она когда-либо знала. И он дал ей величайшую из всех возможных оценку, попросив ее руки.
Да, она не любила его — и сегодня Грейс ощутила странную уверенность, что никогда бы не полюбила. Что делало его смерть еще более тягостной и невосполнимой.
Желтые и зеленые краски вдруг начали расплываться перед ее глазами, и одинокая слеза обожгла ее щеку. Грейс упала на колени на холодный камень и расплакалась, захлебываясь рыданиями. Она оплакивала несбывшиеся обещания и утраченные надежды. Детей, оставшихся без отца, и хорошего человека, жизнь которого безжалостно и хладнокровно оборвали намного раньше отведенного срока.
И тем не менее она не могла вспомнить лица Итана.
От этой мысли она расплакалась еще сильнее.
Грейс вернулась домой в середине дня, проделав последний отрезок пути по Оксфорд-стрит, где купила хлеб и свежие овощи, которые заказала кухарка. Свернув на Дьюк-стрит, она с удивлением увидела у кромки тротуара роскошную карету — покрытую черным лаком, с красно-золотым гербом на дверце, парой надменных лакеев, расположившихся на запятках, и чернобородым кучером, восседавшим на облучке. Рядом с этим великолепием ее обшарпанная коляска казалась еще более убогой.
Бросив на троицу беглый взгляд, Грейс поднялась на крыльцо и вошла в дом. В холле ее встретила Мириам, с круглыми как блюдца глазами.
— Я ничего не забыла, — сказала Грейс, сунув ей пакеты. — Даже купила любимый тетин салат…
— Бог с ним, с салатом, мисс, — перебила ее горничная, понизив голос. — К вам джентльмен.
Грейс приглушенно выругалась, догадавшись, кому принадлежит великолепный экипаж, который она видела у входа. Маркиз Рутвен, надо полагать, никогда не ездил в наемных кебах.
Карточка, которую вручила ей Мириам, подтвердила ее подозрения.
Грейс положила ее на столик, стараясь не обращать внимания на охватившее ее волнение.
— Тетя дома?
— Она на собрании дамского общества, мисс, — сказала Мириам. — Но джентльмен хотел видеть вас — и вряд ли он пожелает ждать.
— Да уж! — сухо отозвалась Грейс. — Подай нам крепкого чая, Мириам, пока я переобуюсь.
Она поспешила вверх по лестнице, чтобы сменить пыльные уличные ботинки на туфли и привести в порядок прическу. А заодно припудрила красноватые круги вокруг глаз. Она не нуждается ни в чьей жалости.
Не было нужды спрашивать, куда Мириам препроводила лорда Рутвена. Единственной комнатой, достойной столь блестящего посетителя, была гостиная, но даже и там ощущались следы запустения. Дверь была распахнута.
Грейс помедлила на пороге. Лорд Рутвен стоял спиной к ней, глядя в окно. Одной рукой он опирался на трость, другая лежала на бедре, приподняв полу черного фрака, так что виднелся серый шелковый жилет. Он являл собой образец мужской элегантности, и Грейс потребовалось мгновение, чтобы собраться с мыслями.
— Доброе утро, мадемуазель, — сказал он не оборачиваясь. — Надеюсь, я не доставил вам беспокойство своим визитом?
Грейс сухо кашлянула.
— Как вам это удается, милорд?
— Доставлять беспокойство? — Он повернулся к ней, выгнув бровь.
— Нет, производить впечатление, будто у вас глаза на затылке, — пояснила девушка. — Это действует на нервы.
Маркиз небрежно помахал рукой перед своим носом.
— Ваш аромат, мадемуазель, — промолвил он. — Его ни с чем не спутаешь.
— Я не пользуюсь духами.
— Именно поэтому он ваш, — улыбнулся Рутвен. — Вы позволите мне сесть?
— Mais oui.[12] — Грейс закрыла дверь и слегка улыбнулась. — Мне бы не хотелось задирать голову, глядя на вас.
Рутвен уселся на изящный стул, что при его росте и длине ног могло бы выглядеть довольно несуразно. Однако, как ни странно, он казался даже более опасным, чем обычно, словно сокол, восседающий на краю скалы, озирая окрестности в поисках добычи.
Внезапно Грейс вспомнила их первую встречу и его жесткое лицо, нависшее над ней, когда она пришла в себя в саду клуба. С еще затуманенным сознанием она приняла его за Люцифера — красивого, смуглого и демонического. Теперь она и вовсе не знала, что думать о нем.
— Мадемуазель Готье? — Его вкрадчивый голос вернул ее к реальности.
— Прошу прощения? — спохватилась Грейс, сообразив, что тупо глазеет на него.
— Я спросил, хорошо ли вы провели утро, — повторил маркиз.
— Merci, да… — Она замолкла. — Вообще-то нет. У меня было ужасное утро. Я ездила на кладбище.
— Одна?
— Да.
— Сожалею. — Он отвел глаза. — Никто не должен посещать подобные места в одиночестве.
— Такое впечатление, что вы судите по личному опыту, — заметила Грейс.
Рутвен по-прежнему избегал ее взгляда.
— Я потерял жену, будучи совсем молодым, — отозвался он после короткой паузы. — Это было… невыносимо.
— Мне очень жаль, — сказала Грейс. — Примите мои соболезнования.
Рутвен молча кивнул, сидя со сложенными на коленях руками. Накрахмаленные манжеты рубашки казались ослепительно белыми по сравнению с его смуглыми руками. Он напомнил Грейс парадный портрет Сулеймана Великого, сидящего на троне, который она однажды видела на распродаже, — такой же невозмутимый, сдержанный и царственный.