— Ты хочешь этого, Грейс? — хрипло повторил он. — Скажи мне!
— Да. — Она была влажной от желания, когда он вошел в нее одним решительным толчком.
Грейс охнула, прикусив губу, и он замер.
— О Боже! — Она прерывисто выдохнула. — Мы уже…
Он издал нечто среднее между смешком и стоном.
— Не совсем.
— О, — снова сказала она, чувствуя себя так глупо.
Он поднял голову, глядя на нее с покаянным видом.
— Ах, Грейс, — прошептал он, — ты вечная загадка.
— Правда? — откликнулась она с пронзительными нотками в голосе.
К ее облегчению, он вышел из нее и помедлил. На его лбу выступила испарина.
— Если уж делать это, — пробормотал он, как бы про себя, — то быстро.
Рутвен глубоко вошел в нее, издав возглас чисто мужского удовлетворения и оставив Грейс с ощущением, что она больше никогда не сможет ходить.
Она вскрикнула, широко раскрыв глаза.
Маркиз замер, коснувшись губами ее носа.
— Bee хорошо, дорогая, — нежно произнес он. — Потерпи, сейчас пройдет.
— Эдриен? — Грейс судорожно сглотнула. — Может, нам…
— Нет. — Он легко поцеловал ее. — Судьба никогда не ошибается.
Словно в подтверждение, он чуть-чуть вышел из нее, а затем осторожно скользнул внутрь.
Грейс тихо ахнула.
Боль была изысканной. Сладкой. Эта была даже не боль, а обещание наслаждения. Грейс заставила себя расслабиться, раскрывшись навстречу ему. Она все еще испытывала почти невыносимое давление, но остановиться — даже замедлиться — казалось невозможным. То, что она чувствовала, выходило за рамки воображения.
Словно завороженная, она наблюдала, как глаза Рутвена закрылись и он медленно вошел в нее на всю длину его члена, а затем начал ритмично двигаться в утонченном и старом как мир ритме.
Грейс закрыла глаза, сосредоточившись на невероятных ощущениях от единения с ним. Внутри ее нарастала потребность, которой она не понимала.
— Эдриен, — прошептала она. — Я хочу…
— Знаю, — отозвался он.
В своей неискушенности она думала, что занятия любовью будут быстрыми и лихорадочными. Что страсть завладеет ими и все быстро закончится. Но каждое движение Рутвена казалось неспешным, рассчитанным на то, чтобы еще больше разжечь пламя внутри ее. Она сгорала от желания, удовлетворить которое мог только он один.
Грейс готова была молить его об этом, но Рутвен не заставил себя упрашивать. Он полностью накрыл ее своим телом, обхватив рукой за талию, и снова погрузил язык в ее рот.
Его язык двигался в одном чувственном ритме с его естеством, вонзавшимся в ее лоно. Грейс захлестнули необычные ощущения. Она выгибалась навстречу ему, моля о высвобождении, и когда она думала, что сойдет с ума от желания, Эдриен приподнялся над ней.
— Иди ко мне, Грейс, — прошептал он с искаженным, как от муки, лицом. — Боже. Какая ты сладкая…
Это было то, чего она жаждала. Для чего пришла сюда. В это мгновение апофеоза страсти и наслаждения ей было все равно, что станет с ней. Она забыла об осторожности, о потерянной девственности, выгибаясь навстречу его мощным толчкам, пока что-то яркое и ослепительное не взорвалось в ее голове и пронзило ее как молния, заставив трепетать каждый нерв. Наслаждение накатывало на нее волна за волной, пока она не потеряла связь с реальностью, а ее душа воспарила, оторвавшись от тела.
Когда Грейс пришла в себя, она все еще испытывала отголоски этого странного ощущения, наполнявшие ее неземным блаженством. Открыв глаза, она встретила взгляд Рутвена, мягкий и в то же время пристальный. Он вышел из нее и теперь лежал на боку рядом.
— Дорогая… — Он склонил голову, прижавшись щекой к ее щеке, словно в поисках тепла. — Ты не представляешь…
Его голос дрогнул от какого-то сильного чувства, выходившего за рамки обычного удовлетворения и даже восторга.
— Что? — спросила она.
Он сонно улыбнулся:
— Ничего!
Пошарив на полу, Рутвен нашел свои брюки, и только тут она поняла, что он выплеснул свое семя на одеяло.
На мгновение Грейс ощутила чувство потери. Скорее всего глупо об этом сожалеть — ведь он сделал ей огромное одолжение.
— Иди сюда, — сказала она, притянув его голову на свое плечо. — Спи.
Он прижался колючей щекой к ее шее.
— А тебе не тяжело?
— Нет, мне хорошо, — шепнула Грейс.
И закрыла глаза, чувствуя, что Морфей уже принял их в свои объятия.
Рутвена разбудил бой часов где-то в глубине дома. Он насчитал три удара — если он не проспал первый. Грейс лежала на боку, крепко прижавшись к нему. С другой стороны пристроилась пушистая кошка, как всегда, уютно мурлыча.
Стараясь не побеспокоить их, Рутвен приподнялся на локте. Одна лампа погасла, но другая еще горела, бросая золотистый отблеск на лицо девушки и длинные белокурые волосы, разметавшиеся по подушке.
Грейс. Его любовница.
Испытывая раскаяние — но не сожаление, — он погладил кончиком пальца ее изящную бровь. У нее была классическая английская красота, и теперь, когда ее лицо расслабилось во сне, он любовался нежным изгибом ее рта и высокими скулами.
Ночью стало прохладно, и Рутвен подоткнул под нее одеяло, прежде чем снова заснуть. Признаться, он не мог вспомнить, когда в последний раз его сон был таким крепким и лишенным сновидений. И впервые за долгое время чувствовал себя отдохнувшим.
И трезвым. Мучительно, кристально трезвым.
Он помнил каждое мгновение. Отчаянную потребность в ней. Чувственное удовлетворение, о существовании которого даже не подозревал, — без мистического взаимодействия между их умами и душами. Ничего, кроме вожделения и чистой страсти, связывающей двух любовников с их надеждами и неуверенностью. Мозг Грейс был полностью, благословенно закрыт для него.
Отчасти это объяснялось действием гашиша. А возможно, как предположила Грейс, это была судьба. В предрассветном сумраке губы Рутвена иронически скривились. Увы, он не настолько глуп, чтобы поверить в такое простое объяснение.
К тому же оставалась еще одна маленькая, но досадная деталь.
Грейс оказалась девственницей. И нет смысла притворяться теперь, будто он взял ее невинность по ошибке, одурманенный гашишем и подавленным желанием. Теперь, когда мозг окончательно прояснился, Рутвен взмолился, чтобы она простила его и не пожалела о случившемся.
Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Грейс потянулась к нему с довольным вздохом. Рутвен снова лег, втиснувшись между ней и кошкой, положив руку на глаза. Он не был склонен к сожалениям. Тем не менее рассудком понимал, что ему не стоило рисковать — покушаясь на ее невинность и сердце. И подвергая риску собственное сердце. Но дурман сделал его слишком податливым для столь сложных умозаключений.
В прошлом его уделом были опиум и продажные женщины. Не то чтобы Рутвен гордился этим фактом. Но его партнерши по крайней мере знали свое место, и эйфории было достаточно, чтобы держать демонов в узде. Но это было в его прежней жизни, в те долгие потерянные годы, когда он, оставив дипломатическую службу, бесцельно слонялся по пустыне — порой в буквальном смысле.
В конечном итоге гедонистические блуждания привели его в Алжир и в тот бордель, где он встретился с Лейзонби, а затем — с Джеффом. Они заставили его вспом-I нить о клятве, которую он дал своему отцу и бабушке, и принять тот факт, что он такой, какой есть, и никогда не изменится. И что если он будет жить, предаваясь удовольствиям, его жизнь окажется слишком короткой.
Поэтому они все вместе отправились в Лондон, чтобы осуществить свой грандиозный замысел по воссозданию «Братства» и снятию обвинений с Лейзонби. Помогая Рэнсу, Рутвен близко познакомился с королевой и принял со всей признательностью, на которую был способен, дарованные ему милости. Без лишнего шума ему был пожалован титул маркиза Рутвена — за его так называемые «дипломатические услуги» за границей. Даже сейчас он порой чувствовал себя немного Иудой, с его тридцатью сребрениками.
Но ему не хотелось думать об этом сейчас. Лейзонби был оправдан, общество постепенно воссоздавалось, а Рутвен продолжал консультировать правительство ее величества, когда к нему обращались. И теперь его главной заботой была Грейс.