Внутри это был типичный для эпохи короля Георга дом с резными деревянным деталями и классическими шестипанельными дверями.
Мы почти могли ощутить запах веков внутри дома; жизни, которыми пропитались его стены.
Гиббонс подвёл нас к винтовой лестнице.
Он вытянул ладонь, как швейцар, ожидающий доллар на чай.
— Джонни сказал, у вас для меня кое-что есть.
Я вскинул брови и посмотрел на старика.
— Ну же, я это не ради «спасибо» делаю.
— Ладно, ладно, — кивнул я.
Элизабет положила ему в ладонь монетку, и старик усмехнулся.
— Если вы не против, я останусь внизу, — произнёс он.
Тусклые, водянистые глаза старика внезапно разгорелись и смотрели перед собой со страхом, как у девственницы, приносимой в жертву.
Я достал фонарь с длинной рукоятью, и мы с Элизабет начали подниматься.
Мы ещё даже не успели подняться до верхней ступени, как у меня внутри всё скрутило.
Может, это случилось из-за историй, а может, из-за чего-то другого. Чего-то химического, что проникало в меня, как яд.
Я почти ощущал поджидавшую нас там тьму; тьму, затаившую дыхание, подобравшуюся для прыжка.
— Вот дверь, — судя по голосу, Элизабет было даже жаль, что она её нашла.
Мы вошли внутрь. Обстановка в комнате была тяжёлой, отталкивающей, угрожающей.
Я практически чувствовал, как атмосфера комнаты проникает в меня, заполняя до краёв чёрной дрожащей субстанцией.
Мне было страшно. Очень страшно.
А я не из тех, кого легко напугать.
Оно тянуло ко мне свои руки, как мерзкий прокажённый, и я чувствовал сырое, промозглое дыхание разрытой могилы. Я повёл фонариком, и на стенах заплясали тени.
Я чувствовал себя напуганным ребёнком в доме с приведениями, который только и ждёт, когда эти приведения выскочат из-за угла.
На своём веку я побывал в разных заброшенных домах и на свалках, и у каждой был свой запах.
Ну, знаете: запах старости, сырости и голубиного помёта… Но запах в бывших комнатах Блейка не был похож на что-то подобное.
Тут стоял резкий, едкий запах гнили и разложения: словно здесь что-то умерло, сгнило во мраке до костей, а помещение с тех пор ни разу не проветривали.
Если не считать того факта, что запах казался недавним, живым…
Элизабет прикрыла нос платком.
— Вы чувствуете запах? — спросила она.
— Да уж, его сложно не почувствовать.
— И кажется… Кажется, он становится всё сильнее.
Вы не представляете, как мне хотело ответить, чтобы она не вела себя, как сумасшедшая идиотка… Но проблема была в том, что я думал точно так же.
Я снова обвёл помещение фонариком.
Комната была пустой, не считая нескольких предметов мебели.
Пыль настолько густо покрывала все поверхности, что из неё можно было связать свитер, да ещё хватило бы на шапку и варежки.
И, конечно, вонь никуда не делась.
Это напомнило мне о квартирке, которую мы с другом снимали после окончания школы.
Когда-то там было похоронное бюро, и теперь никто не хотел там селиться, поэтому мы сняли комнаты по дешёвке.
Но летом во время дождя от влажных, раскалённых стен исходил запах старости и смерти.
Как и здесь… Запах немытых трупов и формалина.
Я продолжал осматривать комнату, пытаясь справиться с поднимающейся к горлу тошнотой.
Пылинки размером со снежные хлопья плавали в лучах света.
— Что это? Вы видели? — произнесла Элизабет.
Да, я видел. Стены были измазаны какой-то вязкой жидкостью, которая засыхала в прозрачную плёнку.
Она напоминала слизь из носа, но было такое чувство, что сочилась она прямо из стен.
И это ещё не всё.
Обои и деревянные панели были изрезаны, словно кто-то исцарапал их ножом… И большим.
Эти отметины были повсюду.
Неровные царапины, проникавшие до самой штукатурки.
— Что это такое? — спросила Элизабет.
— Я… Я не знаю, — признался я. — Может, сюда на спор забирались дети. Вот и…
Это было слабое объяснение, и я это прекрасно понимал.
Но я должен был что-то ответить, и возможно, мне даже удалось бы убедить в этой брехне Элизабет, но тут мой фонарик начал гаснуть.
Словно батарейки разрядились, только вот я поставил новые перед тем, как сюда отправиться.
Я ударил фонариком по бедру, и свет заморгал и снова загорелся, но оставался теперь тусклым, неярким.
И теперь у меня не просто тошнота к горлу подкатила; сейчас все мои внутренности хотели выплеснуться от ужаса наружу.
Я схватил Элизабет за руку и дернул её обратно к двери.