Шарлотта оглядывается по сторонам, когда они входят в ложу: огромное скопление светских людей. Так много, их никак не узнать. Она смотрит на красивого внимательного мужчину рядом с собой, вспоминает или напоминает себе, почему он внимателен, и качает головой.
— О, едва ли я об этом забуду, мистер Смит.
Воскресенье, день возможностей для Брэнуэлла, день, когда папа делает то, что делал всегда. Дом пустеет, и появляется свобода. Немного свободы и пространства, чтобы распланировать способ выживания на следующие день-два, если, конечно, удастся раздобыть выпивку, а также опиум в аптеке Бетти Хардэкр, пропорцию и сочетание которых можно будет потом определить в зависимости от потребностей…
— Я не должен этого делать, — бормочет Джон Браун, прячась в тень и съеживаясь в собственной прихожей, как будто он здесь случайный гость, а не хозяин. — По-хорошему, не должен. Ты и так уже синюшный, как я погляжу. Могу дать шестипенсовик, не больше. По-хорошему…
Он нравоучительно цепляется за эту фразу — Джон Браун, который всегда любил выпить, перекинуться скабрезным словцом и устроить какую-нибудь выходку; грустно и нелепо видеть, как он надувает из-за этого губы.
— По-хорошему, мы с тобой и добрая половина грешников этого прихода должны поджариваться на медленном огне, — говорит Брэнуэлл. — Но в этом мире ничего не происходит по-хорошему, Джон, и ты это прекрасно знаешь. Так что скажешь насчет шиллинга, шиллинга, который я твердо обещаю вернуть завтра?..
О, благослови тебя Господь. Да, иногда они сдаются от одной лишь скуки твоих объяснений. Повернувшись, чтобы уйти, Брэнуэлл слегка спотыкается. Удивительно. Мог бы поклясться, что к порогу Джона Брауна ведет всего одна ступенька.
Эмили открывает шкатулку для письма, точит перо и приступает к допросу своего ума и обстоятельств. Почему это не приходит? Как это приходило раньше? Вспоминается только скрытая комбинация; люди Гондала, их ненависть и страсти тревожат ум, пока она бродит по пустошам, а потом медленно просачиваются сквозь мембрану и одновременно меняются: Кэтрин, Хитклиф, образы. Мембрана — это благословенный посредник между тобой и остальной жизнью. Ты пропускаешь через нее только определенные вещи, причем только в том случае, когда у тебя есть выбор.
Но писать — нет, сейчас это не приходит к ней. Вероятно, причина в том, что ее мысли заняты другим, тем, что сестры делают на далеком острове Лондон. Там, несомненно, определяется порядок вещей. Каррера и Эктона Беллов выставляют напоказ, рассматривают и скоро того же потребуют от Эллиса Белла.
Нет, это вовсе не то, чего ей хочется. И да, она представляет уговоры Шарлотты; зачем тогда вообще писать, зачем публиковать? В ответ ей приходит на ум только образ. Он идет из Гондала, из сырых туманных вершин к северу от Реджайна, где над линией деревьев нависает огромный, как плита, профиль, вырезанный в скале, и никто не знает, кто и как его создал; никто не может даже определить, мужские или женские эти гигантские черты.
— Нет, правда, я не чувствую себя в силах знакомиться с мистером Теккереем, — говорит Шарлотта, когда мистер Смит ведет ее ужинать. — Вы должны понимать, что мне непривычно… все это. — В том числе столовая дома Смитов на Вестбурн-плейс, акр красного дерева, частокол серебра. Эмблема различия: тот факт, что бутылки вина, праздно нежащиеся в ведре со льдом, могут быть нормальной частью нормального вечера. Шарлотта думает о Брэнуэлле. Мысль одновременно пуста и зазубрена, как разбитая яичная скорлупа. — А что касается встречи с ним, после того как я допустила колоссальнейший промах в посвящении, — нет, полагаю, я с криком убегу прочь.
Восхищенная Теккереем, польщенная, что автор «Ярмарки тщеславия» одобрительно отозвался в печати об авторе «Джен Эйр», Шарлотта обратилась к нему в предисловии ко второму изданию и посвятила книгу ему. В награду за тщеславие, быть может, она вскоре узнает, что жена мистера Теккерея, подобно жене мистера Рочестера в романе, сошла с ума и содержится под замком — в гуманном приюте, конечно, а не на чердаке, но совпадение получилось достаточно разительным, чтобы поползли слухи. Возможно, Каррер Белл или Джен Эйр работали домашними учителями в семье Теккереев, и это все объясняет… Мало кто может оказаться настолько легковерным, полагала Шарлотта. И все же при одной только мысли об этом ее щеки начинали гореть, а язык прилипал к нёбу.
— Он бы очень расстроился, если бы вы так поступили, ибо, поверьте моему слову, его нисколько не смутила абсолютно невинная ошибка. Если на то пошло, он больше переживал за вас. — Мистер Смит усаживает Шарлотту за стол. От множества приборов разбегаются глаза: сколько в таких случаях полагается есть? Она оглядывается на Энн, надеясь, что сестре уютно в обществе матери мистера Смита, по-птичьи опрятной, невозмутимой, маленькой, но глубоко чтимой пожилой женщины, у которой, наверное, глаза не только впереди, но также сзади, по бокам и на макушке. — Теккерей с головы до пят джентльмен. Между нами говоря, — мистер Смит доверительно наклоняется к Шарлотте, — иногда мне хочется, чтобы в нем было капельку меньше от джентльмена и больше от автора. Подобно изящному дилетанту, он отмахивается от того, на что способен, как будто это не имеет значения. К счастью, издание сериями припирает его к стенке и заставляет производить «Ярмарку тщеславия», нравится ему это или нет. Как вы относитесь к периодичному изданию, мисс Бронте? Это не является необходимым условием, но так хорошо подошло Теккерею и, конечно, Диккенсу…