— Девочки, это мистер Уилсон, он приехал посмотреть, как вы справляетесь, — объявляет мисс Эванс; но огромный человек со скоростью привидения уже оказывается среди них; он у швейного стола; его лицо, большое, как у лошади, склоняется над работой Шарлотты. Запах мыла для бритья, громкое дыхание — такого рода звук можно назвать негармоничным шумом.
— Мисс Эванс. — Он поднял иголку Шарлотты, будто живое существо. — Она из партии, заказанной в Лидсе? Я не помню, чтобы они были такими тонкими. Безусловно, излишне тонкими для такой работы, как наметывание. — Взгляд огромных глаз блуждает по лицу Шарлотты. — Новая девочка.
— Шарлотта Бронте, сэр. Недавно прибыла, чтобы присоединиться к своим сестрам.
— Вот как. — Он кладет иголку на стол. — Напомните мне, мисс Эванс, о проверке квитанции галантерейщика.
Он идет дальше, чувствуя на себе боготворящий взгляд мисс Лорд. Шарлотта не знает, что думать. Она быстро научилась читать по лицам — нервный тик под глазом мисс Эндрюс сигнализирует о ярости, хорошенький румянец старшей девочки предвещает, что прозвучит что-то непристойное, однако на лице преподобного Кэруса Уилсона нельзя прочитать ничего определенного. Только чудные образы мела, луны, белой неподвижности.
Тем временем мисс Эндрюс опускается в глубоком реверансе, а мистер Уилсон изъявляет желание послушать, как ее класс рассказывает на память урок. Только Мария помнит все до единого слова. Шарлотта сияет. Но…
— Что я вижу?
Он заметил значок плохого поведения на руке Марии.
— Имя этой девочки, мисс Эндрюс.
— Мария Бронте, сэр.
— Ах, еще одна Бронте. Что ж, Мария Бронте, какой на тебе значок и за что он?
— Значок неаккуратности, сэр. Я поставила большую кляксу в тетради.
— Очень жаль. Неаккуратность слишком часто бывает признаком отвлеченного ума, ума, наслаждающегося собственными выдумками. Но в конечном счете это, возможно, и не имеет большого значения. — Мистер Уилсон производит нечто ужасное: улыбку, или демонстрацию зубов-надгробий на лице, лишенном каких-либо иных проявлений веселья. — Эй? Разве не об этом ты про себя думаешь? Ты ведь очень хорошо выучила урок! Смею сказать, ты довольно умна. А раз так, то для тебя маленькая неаккуратность, маленькая небрежность почти ничего не значат. Наверняка именно так ты и думаешь. Боже мой, однажды я знал такую вот девочку. — Голос мистера Уилсона принимает ораторскую окраску, и, заняв позицию перед камином, преподобный обращается ко всей школе: — Она могла рассказать обо всем на свете и очень гордилась своими книжными познаниями; однако она не уделяла внимания мелочам, как ни увещевали ее родители и гувернантка. Вынужден сказать, что она была неряхой, а взгляду Господа ничто не может быть противнее, чем неряшливая девочка. Так вот, у этой неряшливой девочки была малышка-сестра, в которой та души не чаяла. В любое время дня и ночи для нее не было большей радости, чем подкрасться к колыбели и посмотреть на малышку. Тут-то и обернулась несчастьем ее неопрятность. Ибо однажды вечером она пришла посмотреть на сестричку и принесла с собой свечу, но забрать ее назад не удосужилась и не поправила занавеску на колыбели: маленькая сестричка сгорела заживо. — Он обращает свои жуткие зубы к Марии. — Как вы думаете, Мария Бронте, когда она шла за крошечным гробиком, провожая сестру в последний путь, можно ли было описать ее горе?
— Вероятно, оно было очень сильным, — еле слышно отвечает Мария.
— Оно действительно было очень сильным. Настолько сильным, что едва не заставило ее усомниться в замысле Божьем. Но, к счастью, рядом оказался настоящий праведный друг, который открыл ей глаза на благо Божественного провидения, которое сберегло малышку-сестру от грехов этого мира, а ей подарило бесценный урок, могущий впоследствии послужить ключом к спасению ее собственной души. — Мистер Уилсон внезапно простирает руку, и Шарлотта обнаруживает, что огромный белый палец указывает прямо на нее. — У тебя здесь младшая сестра, не так ли, Мария Бронте? Подумай о ней. Подумай, какой пример ты ей подаешь. Что она, по-твоему, чувствует, видя значок неаккуратности на твоей руке?