— Поднимайся. Поднимайся, ты, ленивая, грязная девка!
Подобные реплики для мисс Эндрюс были обычным делом; однако на этот раз точку в предложении она поставила, схватив Марию за руку и грубо сдернув ее с кровати, да так, что девочка описала в воздухе полукруг и со стуком, через костлявый кувырок, приземлилась на задранную ночную сорочку посреди пола.
— Одевайся.
Послышался ропот, даже нечто большее: Мария схватилась за бок — судя по всему, порвался вытяжной пластырь; девочки стояли полукругом и возмущались. Мисс Эндрюс, обычно готовая к противостоянию, выскользнула из дортуара. Шарлотте, бросившейся к Марии, казалось, что ее подталкивают, давят под коленки стулом. Этим стулом было негодование, гнев. Элизабет уже была там.
— Думаю, мне все-таки лучше встать, — говорила Мария. — Нет, не надо, не поднимайте шума, уже все. Смотрите, я могу стоять, могу ходить, со мной все будет в порядке. Шарлотта, не плачь.
— Но что же нам делать? — не успокаивалась Шарлотта.
Мария и Элизабет (она была в середине) печально посмотрели на нее.
— Тут ничего не поделаешь, — сказала Мария, положив Шарлотте руку на плечо. Ее пальцы не были нежными: они сжимали кожу, как прищепки для белья. — Стоит об этом помнить, Шарлотта. А теперь иди, торопись, не то опоздаешь на молитвы.
Шарлотта не опоздала, а вот для Марии — после долгого мучительного одевания и умывания — это стало неизбежностью. Мисс Эндрюс, устремив взгляд куда-то прямо над головой Марии, протянула значок опоздания.
Вдобавок ко всему это был один из дней мистера Уилсона. Он материализовался во время урока грамматики. На Джейн Мурхэд тоже был карательный значок: она стащила ломтик хлеба, поэтому Шарлотта надеялась, что Марию могут не заметить.
О нет.
— Мария Бронте. На вас снова значок. Это у вас младшая сестра, не так ли? Боже мой! Покажите ее.
Преподобный Кэрус Уилсон торжественно переместился по комнате к Шарлотте. Девочка подняла взгляд на остановившуюся перед ней фигуру и услышала свист и хрипы мощного дыхания. Груз его тела заслонил лучи зимнего солнца, проникавшие в комнату через окно, загородил от нее Марию.
— Итак, что говорят сестре, которая не смогла показать хороший пример, причем не один раз, а дважды? Разве не печально снова видеть на ней значок? Ведь это почти то же самое, что не заботиться, не любить тебя, как должно сестре!
И Шарлотта во второй раз не смогла ему ответить. Она не могла выразить словами эмоции, молотившие ее изнутри, не могла даже заявить об их существовании словом или взглядом. Она лишь трепетала в его тени, беспомощно, будто он собирался пойти прямо на нее и затоптать огромными ступнями.
Однако он не мог, обнаружила Шарлотта, остановить ее мысли. И она подумала: «Наступит день, и я тебе отвечу». Она понятия не имела, как и когда. Просто было ощущение, что, если она не сумеет этого сделать, жизнь сплошь неправильная. И многое в жизни уже начинало казаться неправильным. Краем глаза она по-прежнему видела тьму, новую, сильную.
Наконец мисс Эванс пришла в дортуар, чтобы сообщить им о своем решении.
— Мария, я писала твоему отцу и получила ответ. Завтра он приедет за тобой. Доктор согласен — мы все согласны, — что дом для тебя сейчас лучшее место. Уверена, сестры помогут тебе собраться.
Странно было видеть, как Мария плачет. От этого Шарлотте тоже захотелось плакать, хотя она понимала, что нужно радоваться возвращению Марии домой. Но упрямый внутренний голосок предательски произнес: «Только Мария?»
— У меня такое чувство, будто я вас бросаю, — сказала Мария следующим утром.
— Глупости, — ответила Элизабет. — Ты уходишь, оставляя нас наслаждаться прелестями Коуэн-Бриджа. Мы будем думать о тебе. Всякий раз, когда кто-то из нас найдет в овсянке хрящ, мы обязательно вспомним о тебе.
Она бережно помогла Марии обуться.
Папа остановился на ночь в соседнем городке Киркби-Лонсдэйл и в школе появился вскоре после завтрака. Шарлотта внимательно наблюдала за его лицом, когда он только увидел Марию. Трудно было что-то на нем прочитать. Но речь папы стала еще более витиеватой и пространной, как бывало, когда он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Дорогая, до меня дошли весьма тревожные новости о твоем здоровье, и твоя тетя Брэнуэлл, как ты, конечно, понимаешь, обеспокоена не меньше моего. Она глубоко убеждена, что необходимого тебе восстановления энергии лучше всего добиться дома, под нашим присмотром. Мисс Эванс, поймите меня правильно, это вовсе не упрек заботам, которые ей оказывали здесь и которые, я уверен, были самыми добросовестными. И я рад видеть, мои милые, что вы процветаете. Надеюсь, вы были утешением для сестры в час ее недуга; если хотите и впредь радовать ее, нет лучшего пути, чем оставаться усердными, прилежными школьницами, о чем Марии будет очень приятно думать, набираясь сил дома…