– Вам придется рассказать это, и тогда вы попались... Послушайте, Дженис, если у вас был роман с мистером Тейлманом, скажите мне об этом, и скажите прямо сейчас. Если вы поехали в Палмдейл на свидание с ним...
– Мистер Мейсон, я же говорю вам, что этого не было. И я знаю, что мистер Тейлман звонил мне не оттуда. Там нет телефона. Ближайший телефон находится в двух милях.
– А может ли быть, что вас обманули, что кто-то изображал мистера Тейлмана?
– Ни при каких обстоятельствах, – твердо ответила она, – я знаю голос мистера Тейлмана.
– Дженис, это просто невозможное стечение обстоятельств, – сказал Мейсон, покачав головой. – Как только вы начнете давать показания, вас просто разорвут на куски.
– Но все, что я говорю – правда!
– Хорошо, пусть будет так. Но мне все-таки кажется, что вы от меня что-то скрываете. У меня такое чувство, что вы пытаетесь меня обмануть. Ну что ж, вам же от этого будет хуже.
– Вы мне не доверяете, – сказала она и расплакалась.
Мейсон задумчиво посмотрел на нее и сказал:
– Я не понимаю вас, Дженис, но я все равно буду представлять ваши интересы перед присяжными.
– Я бы хотела, чтобы вы мне больше доверяли.
– Я бы тоже этого хотел, но факты против вас. Вы должны были приехать на место преступления до дождя и уехать после дождя.
– Я не была там! Не была! Не была! – крикнула она.
– Ну хорошо, Дженис, как хотите, – пожал плечами Мейсон. – Но я не могу позволить вам давать такие показания. Для вас лучше сидеть молча. Обвинение само должно доказывать вашу вину.
– Мне можно так сделать? – спросила она. – Можно не давать показаний?
– Вы боитесь?
– Да. Я не хочу, чтобы они спрашивали, как я отношусь к мистеру Тейлману.
– Закон дает вам право промолчать, – подтвердил Мейсон. – Обвинение должно доказывать вашу вину. Но могу поделиться с вами кое-какими соображениями. Если они найдут доказательства, а вы откажетесь от дачи показаний, вас наверняка обвинят в предумышленном убийстве. Вы молоды и красивы, много лет преданно служили своему хозяину, поэтому вам, возможно, заменят газовую камеру на пожизненное заключение, но вас несомненно обвинят в предумышленном убийстве.
– Я ничего не могу поделать, – всхлипнула она.
– Черт возьми! Боюсь, что я тоже.
13
Возвратившись в свой кабинет Мейсон с мрачным принялся вышагивать по кабинету.
Делла Стрит, привыкшая к его настроениям, сидела за своим столом и обеспокоенно наблюдала за ним.
– Что случится, если ты не позволишь ей давать показания?
– Тогда ее почти наверняка осудят, – ответил Мейсон. – А если я позволю давать показания, то осудят обязательно. Она явно была влюблена в Тейлмана, и до его второй женитьбы они, очевидно, провели вместе несколько выходных. Дженис пытается скрыть свои чувства и несомненно хотела бы сохранить эти встречи в тайне. Если ее начнут допрашивать, то ее репутация будет погублена в глазах присяжных. А если у нее найдут хоть одну банкноту из тех, что были в чемодане, ее песенка спета.
– Естественно, – согласилась Делла.
– В этом деле слишком многое говорит о шантаже, – продолжал Мейсон. Не было никакой необходимости посыпать Тейлману два письма: одно домой, другое в контору. Если Тейлман велел секретарше не вскрывать писем от А.Б. Видала, зачем бросать письмо в корзину для бумаг, где она его наверняка увидит? Письмо... В нем просто предлагалось приготовить деньги. Там не говорилось ни о чемодане, ни о камере хранения. Дженис сейчас считает, что весь этот шантаж – выдумка Тейлмана, чтобы получить большую сумму наличными для какой-то сделки. Но Тейлман мертв, он ничего не может рассказать. Когда за него начнет говорить Дженис, ее будут слушать с откровенным подозрением. Когда она попытается защитить себя словами Тейлмана, присяжные ей не поверят... И кому-то удастся улизнуть с двумястами тысячами долларов в двадцатидолларовых купюрах.
– Во всем этом нет логики, – покачала головой Делла Стрит.
– Должна быть, – заявил Мейсон. – Нужно изложить присяжным логичную версию случившегося. Более того, версия должна быть стройной и убедительной, чтобы обвинители не смогли ее разрушить. На сегодняшний день складывается впечатление, что никакого шантажиста вообще не было. Тейлман придумал какую-то хитрость, чтобы сделать вид, что его шантажируют, но я не могу этого доказать. Как только Дженис Вайнрайт начнет давать показания, она погибла... Если они найдут хоть одну двадцатидолларовую бумажку из тех денег, что были в чемодане, ее отправят в газовую камеру.
– Ты все время твердишь об этом, шеф. Ты думаешь, они могут у нее оказаться?
– Боюсь, что да. Понимаешь, Делла, она взяла из сейфа пятьсот долларов. Представьте, что вся история с шантажистом – выдумка Тейлмана, чтобы получить наличные из банка. Вполне возможно, что деньги, положенные в сейф, он достал из того чемодана. Черт возьми, Делла, в этом деле кое-какие детали просто не имеют логического объяснения!
– Ты уверен, что Дженис нельзя давать показания?
– Да, если она что-то скрывает. По-моему, она даже не представляет, что ее ждет при перекрестном допросе. Еще и по этой причине я обошелся столь сурово со второй миссис Тейлман. Я хотел показать Дженис, что может сделать со свидетелем представитель противной стороны.
– Ну знаешь, – негодующе возразила Делла Стрит, – миссис Тейлман это заслужила. Она достаточно повидала в жизни и знает, что к чему. Она вышла замуж за Тейлмана, потому что это было ей выгодно. Она украла его, сознательно украла у жены! И имела нахальство явиться в Суд безутешной вдовой. Уж такая скромница! Такая тихая, такая робкая, глазки опущены! Ты не хуже меня знаешь, что она уже прикидывает, что будет делать с унаследованными деньгами. Она была приманкой в казино, подошла к Тейлману, чтобы подбить его продолжать игру... Приглянулась ему, прикинула и решила, что он ей подойдет. И получила свое.
Мейсон кивнул и спросил:
– Как выглядел перекрестный допрос?
– Можешь мне поверить, шеф, ты сорвал маску с этой женщины. Она производила замечательное впечатление на присяжных, пока сидела такая скромная и милая. Ты вывел ее из равновесия, и наружу вылез ее истинный характер. Она смотрела на тебя так, словно готова задушить голыми руками. Могу поспорить, что сейчас она втыкает булавки в твою фигурку.
– Возможно, – усмехнулся Мейсон, – она и не испытывает ко мне нежных чувств... Черт возьми, Делла, я чувствую, что присяжные заинтересовались. Я думаю, они не стали бы возражать против моей теории, только у меня ее нет. Я не рискую ее выдвигать, пока обвинение не представило все свои доказательства.
Раздался условный стук в дверь. Мейсон открыл и впустил Пола Дрейка.
– Привет, красотка, – приветствовал Дрейк Деллу и повернулся к адвокату: – Как дела, Перри?
– Все еще живой, – ответил Мейсон. – Но несколько раз нас изрядно встряхнуло. Даже думать не хочется о том, что нас ожидает завтра.
– Я знаю, что могут сделать с гонцом, приносящим плохие новости, Перри, но должен тебе кое-что сообщить.
– Что еще? Стреляй!
– У них в руках самая настоящая бомба, которую прокурор намерен подкинуть тебе в самый последний момент. Они чувствуют, что ты намерен обойтись без показаний Дженис, что ты рассчитываешь на свои ораторские способности. Так вот, они намерены вынудить тебя поставить Дженис на свидетельское место и расколоть ее.
– Каким образом?
– Не знаю. Какие-то улики, которые они намерены представить в последний момент. Гамильтон Бергер, окружной прокурор, намерен самолично продолжать дело. Они собираются выждать момент, когда загонят тебя в ловушку. Они не позволят тебе отложить дело или устроить перерыв. Это случится или в середине утреннего, или в середине дневного заседания. После этого они закончат выступления, и тебе придется говорить перед присяжными, еще не оправившись от удара.
– У тебя есть возможность узнать, что они затеяли? – спросил Мейсон.
– Они охраняют это, как самый важный секрет в мире, – покачал головой Дрейк.
– Но откуда ты это узнал?
– Из надежного источника. Один из газетчиков очень близок к Гамильтону Бергеру. Бергера хватил бы удар, если бы он узнал, что этот человек сообщил мне. Бергер велел ему быть в Суде и приготовиться к сенсационному развитию событий. Предупредил, что это произойдет за несколько минут до окончания выступления обвинения, что ты будешь висеть на волоске, а Гамильтон Бергер с удовольствием его оборвет. Больше газетчику ничего не удалось выяснить, поэтому он обозлился и пришел ко мне, разнюхать, не знаю ли я чего-нибудь. Я притворился, что имею кое-какие сведения, и он пытался их из меня выкачать, а я выкачал все из него. Я сказал, что ты оставишь обвинение с носом.
Мейсон нахмурился и заходил по кабинету.
Дрейк посмотрел на Деллу Стрит, потом повернулся к адвокату:
– Перри, у меня есть догадка. Правда, только догадка.
– Выкладывай, – сказал Мейсон.
– Ты совершенно уверен, что не сама Дженис Вайнрайт сочинила эти письма?
Мейсон повернулся к Дрейку:
– Нет, к сожалению, не совершенно, а очень хотел бы. Я в этом деле ни в чем не уверен. У меня такое ощущение, что я иду по канату над пропастью, а кто-то уже приготовил нож и может в любую минуту перерезать канат.
– Это совпадает с тем, что сообщил репортер, – сказал Дрейк. – Перри, может, забудем пока о делах и пойдем пообедаем?
Мейсон покачал головой.
– Знаешь, Пол, – сказала Делла Стрит, – у него сегодня такой вечер... Он собирается протаптывать дыру в ковре и питаться исключительно кофе и сигаретами.
– А ты? – спросил Пол. – Может, составишь мне компанию?
– Спасибо, Пол, – покачала головой Делла. – Мое место здесь, рядом с Перри.
– Ты же не можешь помочь ему переживать.
– Нет, – улыбнулась она, – но я могу наливать ему кофе.
Мейсон, похоже, не слышал их разговора. Задумчиво полуприкрыв глаза, он методично вышагивал по кабинету.