— А остальные?
— Вместе со мной и Дарклингом укроются в каньоне. И тоже будут в форме первой армии.
— И ваших людей это даже не унизит?
— Это их защитит. И когда шуханцы подойдут достаточно близко, мы сдвинем каньон на них.
Николай молчал, переводя взгляд с Дарклинга на Алину.
Она была бы идеальной королевой. Так ему казалось. До этого момента, наверное.
До этого момента царевич видел заклинательницу солнца подле себя. Где будет в это время Дарклинг он думать не хотел. В крови играла гордость, желание подняться еще выше, присущее ему как младшему, незаконному сыну. Еще в нем был холодный расчет. И совсем немного дурацкой влюбленности, которая теперь прошла.
Потому что если в Николае нет царской крови, то царская гордость уж точно есть. И его королева должна принадлежать ему не меньше, чем его страна. А Алина Старкова никогда не будет ему принадлежать. Никогда.
Не из-за Дарклинга даже. Просто Николаю нечего ей предложить. И еще…
Сдвинем каньон на них…
Сдвинем…
На них…
Царевич ничего не боится, но уже сейчас знает — этой жестокости в ее словах боятся станет.
— Хотите всех убить?
— Не всех. Тех, кто не сложит оружие.
— Шухан оружие не сложит.
Дарклинг почти безразлично пожал плечами.
— А мы и подавно.
— Утопишь всех в крови.
— Тут или я, или они. Третьего не дано. — Александр сложил на груди руки, бросив раздраженно: — Пора бы уже запомнить наконец.
Николай коротко кивнул.
— Будь по вашему.
Хотел ещё что-то сказать. Отчего-то осталось у него чувство, что последнее слово не за ним. Но царевич промолчал. Ушел.
Дарклинг тяжело опустился в кресло.
— Видят святые, меня не хватит надолго если он будет где-то рядом.
Алина тихо рассмеялась, усевшись у него в ногах. Глядя снизу вверх, стала перебирать его пальцы, осторожно поглаживая бледные шрамы.
— Еще болят?
Александр не ответил, перехватил ее руку, потянув на себя, заставляя встать и усесться ему на колени. Обхватив заклинательницу руками, он ощутил в груди странное ноющее чувство.
Они сидели так тогда давно, в заваленной снегом беседке, пока Большой дворец веселился на празднике. Когда Алина еще не знала всего.
— Ты говорила когда-то, что не станешь выбирать мой путь.
Алина грустно опустила глаза, рисуя пальцами узоры на проявившихся скулах.
— Это другая я сказала. Маленькая и глупая.
Александр тихо смеется, мимолетно целует.
— Ты и сейчас маленькая и глупая.
У девушки на глаза наворачиваются слезы. Она отрицательно качает головой, спешно трет глаза.
Дарклинг перехватывает сжатые кулачки, подносит к губам, разжимая мягко, но настойчиво. Целует один палец за другим, касаясь губами каждого миллиметра маленькой ладошки.
— Ты мне не позволил пойти на войну, но я все равно все время смотрю на свои руки и вижу на них кровь.
Она всхлипывает, и у Александра сжимается сердце. Что ему сделать? Что ему сделать, чтобы она перестала так думать? Слишком добрая, даже после всего. Даже после той невероятной ярости, которую он чувствовал в ней всего несколько месяцев назад.
Если бы он мог так же возрождаться из собственной ярости…
Но нет, он не может. Сейчас Дарклинг может только совершенно эгоистично и малодушно помышлять о том, как желал бы, чтобы она хоть на миг стала совершенно бессердечной. Чтобы его собственная боль улеглась хоть на мгновение. Ведь это он возложил этот груз на хрупкие девичьи плечи. Он руки Алины в кровь измазал. Он.
И это уже не исправить.
— Прости.
Алина замерла, чувствуя, как часто забилось сердце. Снова качнула головой.
— Я слишком слабая. Я все время хочу быть сильной, как ты. И когда рядом Николай, или Женя, или даже Мал — у меня почти выходит. Но остаюсь одна, и снова слабая.
— Ты можешь быть слабой. Рядом со мной можешь.
В его объятиях — только тепло. Родное тепло, которое остается с Алиной даже чрезмерно долгих три месяца спустя, когда Женя помогает одеваться в строгую военную форму.
Никакой особой потребности в этой помощи конечно нет.
Но ведь им обеим необходимо побыть вместе прежде чем все начнется.
Долгая дорога измотала, но когда Женя подняла руки чтобы убрать круги под глазами Алины, заклинательница ее остановила.
— Не нужно.
— Почему?
— Хочу остаться человеком. Если я сегодня погибну, я хочу чтобы они все запомнили меня вот так.
Портная сердито сжала руку подруги у предплечья. Грубо тряхнула.
— Замолчи! Не смей об этом даже думать. Ты не погибнешь.
— В тебе говорит любовь, и я тебе за нее благодарна, но, поверь, так думать мне гораздо проще.
— Глупая ты.
— Даже очень.
Женя улыбнулась измученно. Алина — устало.
Из зеркала на них смотрели офицер Первой армии и какая-то девушка в гражданском.
— Что сказать, капитанская форма идет тебе больше чем та, картографа.
— А на тебя что не надень, все к лицу будет.
— Только не эта болотная гадость.
Они рассмеялись таким девчачьим глупостям.
— Когда вы с Давидом отбываете?
— Как только Дарклинг с царевичем отдадут последние распоряжения. Мы не останемся смотреть как вы входите в каньон. Но…
Портная замялась, повернувшись к своему неизменному сундучку.
— Я принесла это для тебя.
Она протянула Алине маленький клочок обработанной кожи с вышивкой. Образок изображал святую, с широкими лучами, льющимися из рук, сложенных в жесте всех святых великомучеников.
Санкта Алина
Так гласила тонкая вышивка.
— Где ты взяла это?
— Купила в столице, возле церкви.
— Ты ходишь в церковь?
Женя смущенно улыбнулась, теребя собственные пальцы.
— Нужно было… уладить кое-что. Но я тебе не скажу! Как вернешься, только тогда все узнаешь!
Алина мягко улыбнулась, поняв все и так. Посмотрела на образок. Став одной из святых, она совсем разучилась с ними говорить. Забыла все молитвы, которым учила Ана Куя.
Поэтому просто поднесла образок к губам, а затем молча спрятала за шиворот.
— Спасибо.
Женя часто закивала. Отвернулась. Плечи у нее вздрогнули от так плохо спрятанного плача.
Алина подошла, обнимая подругу.
— Однажды мы это вспомним и сами не поверим.
— Это уж точно.
Вход в шатер дрогнул и портная резко выпрямилась, становясь совершенно невозмутимой. Впрочем, ненадолго.
Они с Алиной синхронно подавили смешок, глядя на Мала в форме армейского следопыта.
— Тебе… идёт. — Сафина со всех сил держалась чтоб со смеху не покатится.
Мал недовольно упер руки в бока, приняв вид еще более забавный.
— Нет, правда, Мал. Из тебя вышел бы прекрасный солдат Первой армии. Только в другой жизни.
— А я ведь принес вам покушать!
Он выудил из просторных карманов два небольших мешочка орехов и высыпал их на небольшое блюдечко.
Женя заулыбалась, сразу же набрав в ладошку.
— Обожаю кедровые.
Алина только смотрела на мелкие ядрышки, не решаясь к ним прикоснуться.
— Спасибо, я не голодна.
У Мала потускнели глаза, совсем немного.
— Тебе страшно?
— Да.
Юноша протянул руку, но Алина посмотрела на нее с опаской, тревожно потерла ладони.
— Не могу сейчас, прости.
— Не проси прощения.
Ткань шатра снова дернулась, впуская повелителя теней.
— Женя, Давид уже ждет. Всем, кто не войдет в каньон, пора покинуть лагерь.
Сафина коротко кивнула. Гордо выпрямила спину. Выровняла лицо.
— Алина Старкова, Мальен Оретцев, — повернулась, словно запнувшись, — Дарклинг, возвращайтесь с победой. И пусть Святые хранят вас.
— Спасибо Женя.
Ткань за ней сомкнулась, отрезав от этого крошечного мира разделенного между тремя единственными в своем роде гришами.