Она не шутила. Серьезно — не шутила ни разу.
А еще мне было впору засмеяться, повод-то был. Сначала Силуянов мне «статьей» грозил, а теперь сам под нее, похоже, и попал. Воистину — зло есть бумеранг. Запустил его в кого-то и жди потом, когда он тебя по затылку шандарахнет, сделав круг.
Впрочем, это-то ладно, дело локальное, житейское. Жесть — она впереди. Сдается мне, скоро у нас тут головы полетят. Народ узнает — вою будет. И мне теперь перепадет по полной, это можно не сомневаться. Шила в мешке не утаишь, имена новых собственников тайной будут недолго, как и то, что я частенько уединяюсь с одним из них. Да что там — если верить слухам, то и вовсе с ней сплю. И можете быть уверены, народ тут же решит, что именно я определяю, кого казнить, кого миловать. Но это не беда, просто кто-то будет плевать мне вслед, а кто-то даже начнет заверять меня в своем неизменно дружеском расположении.
Тем более что тут ничего не изменить, так случится в любом случае. Даже если я буду бить себя в грудь, заверяя общество в том, что не при делах, мне все равно никто не поверит. И, отчасти, правильно сделают. Не скажу про «казнить», я парень не мстительный, не стану ни с кем сводить счеты. Да и нет у меня в банке врагов, кроме вон одного человека, который сейчас сидит напротив меня. А вот «миловать» — это да. За Наташку с Ленкой попрошу непременно. Они, конечно, не топ-менеджмент, вряд ли их щемить будут, но от греха — попрошу. И за Волконского.
— Даже так? — произнес я и посмотрел на Силуянова, который даже не подозревал о том, что его сейчас приговорили. — А не жестковато?
— Я не люблю, когда невесть кто сует нос в мои дела, — из голоса Ряжской ушла вся игривость. Таким тоном, должно быть, Снежная Королева общалась с девочкой Гердой. — А еще нужна показательная порка. То есть мне надо, чтобы все, кто работает в вашем декоративном банке, который теперь стал собственностью моей семьи, хорошо уяснили, что либо будет так, как хотим мы, либо не будет никак.
— И я?
— Что — «и ты»? — сбилась с высокопарного слога Ряжская.
— И я должен это уяснить?
А что? Мне в самом деле надо сразу расставить точки над «i». Чтобы решить — сейчас ее послать или потом, попозже?
— Саша, ты не человек, — бархатисто рассмеялась Ряжская. — Теперь я точно это знаю.
— А кто же я?
— Ты — ёжик. Чуть что, так сразу колючки вверх, и давай зло сопеть и фырчать, — объяснила мне женщина. — Причем неважно, друг перед тобой, враг. Тебе без разницы. Видно, невесело ты последние годы жил, если в любом человеческом проявлении кого-то из своих знакомых видишь агрессию. Ты в негатив постоянно уходишь, а так нельзя. Так и с ума сойти недолго.
— Ничего, что я еще здесь? — не выдержал Силуянов, и выпятил челюсть вперед. — А?
— Даже не знаю, что вам на это сказать, — прикрыв трубку рукой, ответил ему я. — Серьезно — не знаю. Все так запуталось.
И ведь ни словом не соврал. Ситуация прямо как в статусе Сашки Вязьминой из операционного, том, что у нее в «вотсапе», — «все сложно».
Причем все на самом деле оказалось сложно. Я сам не ожидал от него такой реакции. Как мне думается, он и сам ее от себя не ожидал, просто нашла коса на камень. Ну или сосудик у него какой-то в голове перекрыло.
А может, я его просто до такой степени выбесил.
Короче, он со всей дури бахнул мне прямым в челюсть, да так, что я на пол прилег отдохнуть. Трубка отлетела в сторону, а из глаз у меня полетели искры.
— Непроффешионально, — сообщил я Силуянову ошарашенно и пару раз лязгнул зубами, чтобы проверить, все ли они на месте. — Капец просто как!
Вспомнив большинство фильмов, я прихватил нижнюю челюсть пальцами руки и подвигал ее туда-сюда. Кожа двигалась, челюсть нет. Фиг знает, так оно должно быть или нет, но на душе стало как-то спокойнее. Да и потом — если бы там имелась трещина или чего похуже, наверное, я сразу такое понял. А при вывихнутой челюсти вроде как и вовсе рот не закрывается.
Из трубки, лежавшей у двери, тем временем доносился голос Ольги Михайловны: «Саша. Саша, я не поняла, что у вас там происходит?».