Выбрать главу

   Надо отдать должное кавалеру, он был необычайно терпелив со мной, не раздражался моей неуклюжестью, а раз за разом повторял одни и те же элементы, пока они не выходили у меня как надо -- не только безупречно четко, но и естественно. А еще он позволил называть себя просто по имени -- Наур.

   По наивности своей я сочла, что это признак ответной симпатии, и почувствовала себя окрыленной. Даже танцевала, как летала, постепенно забывая былую скованность. Оказалось, мое тело приспособлено не только к прыжкам и кувыркам, но и ко всем этим изысканным па, плавным движениям и изящным поклонам.

   Я долго не решалась заговорить с Науром о своих чувствах, все ждала, что он признается первым, но кавалер молчал, а время двигалось неумолимо, и не за горами был тот час, когда нам предстояло расстаться, а моему учителю -- забыть обо мне.

   В конце концов, думала я, быть может, он просто не догадывается о том, что я к нему испытываю, томится в душе и боится вызвать мое неприятие? А значит, не стоит ждать от него первого шага.

   ... Это был наш последний урок -- так объявила мне Бьярта сразу после завтрака, и я все-таки собрала все свое мужество и заговорила:

   -- Скажи, Наур, я ведь нравлюсь тебе?

   Обычно спокойное, красивое лицо кавалера Сельяса вдруг исказила неприязненная гримаса, губы брезгливо скривились.

   -- Ты отвратительна, -- выплюнул он, -- маленькая, серая, грязная... порождение черного колдовства. Я рад, что сегодня вижу тебя в последний раз.

   Я отшатнулась от кавалера, не столько шокированная словами, которые не сразу дошли до моего сознания, сколько испуганная внезапной переменой в его облике -- словно маска сползла, обнажив доселе скрытое. И уже потом раскрылся смысл сказанного, довершив болезненный удар. Я развернулась и выбежала из гостиной.

   У себя в комнате переоделась из платья в привычные брюки с рубашкой и с ногами забралась в кресло. Боль и недоумение постепенно отступали. На смену им пришла горечь (размечталась, глупая Тень, о собственной судьбе!), а за ней -- некое мрачное удовлетворение: хорошо все-таки, что Бьярта уже сегодня вывезет Наура из имения и сотрет ему память. И он не будет ничего знать, о намечтанном мною счастье, забудет навсегда о серой Тени, целый кусок его жизни длиной в полгода перестанет существовать, а в голове поселится ложь. Так ему и надо: будет там на одну ложь больше. А разве не ложью были его улыбки и похвалы, которыми он одаривал меня на уроках?

   Как выяснилось, для Бьярты не стали тайной ни мои чувства, ни моя последняя беседа с учителем. А может, чародейка считала это из его настоящей памяти, прежде чем подменить ее ложной.

   -- Пусть это послужит тебе уроком, -- только и сказала она, -- не питай надежд, ничем не подкрепленных, и не верь чужим словам и улыбкам -- люди не всегда говорят правду и зачастую вынуждены скрывать свои настоящие чувства. И -- прими предназначенное, не давай иллюзиям задурить себе голову. Только пройдя весь путь до очередной развилки, ты получишь возможность выбирать.

   Эти слова я тоже положила в свою копилочку -- на будущее. Когда-нибудь я пойму, что имела в виду моя наставница.

   А по кавалеру я страдала недолго. Оказывается, за годы жизни в доме чародейки я здорово наловчилась прятать от себя самой ненужные эмоции -- сначала страх, а теперь -- первые влюбленность и разочарование.

   Между тем, срок моего пребывания в доме чародейки подходил к концу, и никакие занятия не могли отвлечь меня от мыслей об этом. Что ждет меня за воротами? Жизнь или скорая смерть? И если жизнь, то какая? И какая она -- принцесса Нэлисса? Хрупкое, изнеженное создание, которое берегут от опасностей и переживаний? Вдруг она окажется милой и доброй, и -- кто знает! -- мы сможем подружиться? А может, Нэлисса -- избалованная стерва, и я буду с тоской вспоминать о том, как жила здесь? Нет-нет, не стоит об этом думать, даже предполагать.

   Бесплодные размышления, все равно решение уже принято, сворачивать некуда. К тому же, к страху примешивался интерес и даже азарт: дворец открывал новые возможности для знакомства с миром. Кроме того, в вечерних беседах, которые уже вошли в традицию, Бьярта учила меня захватывающе-странным вещам: о том, как и кого стоит подслушивать во дворце, чтобы быть в курсе важных для меня событий, как из услышанного вычленять главное, а из крупиц составлять цельную картину. И еще -- как использовать информацию себе на пользу и заставлять людей делать именно то, что нужно мне. И так получилось, что я окончательно перестала трепетать перед будущим -- я начала его предвкушать.

   В ночь накануне отъезда я почти не спала, вертелась в постели и лишь под утро смогла забыться тяжелым сном.

   Тьма -- моя постоянная ночная подруга -- в этот раз была особенно густа, она обволакивала меня жирным черным туманом и словно чего-то ждала. Я тоже невольно заразилась этим ожиданием и в какой-то момент прониклась убежденностью, что она вот-вот выпустит меня из своих объятий. Так и случилось: тьма расступилась, и я очутилась в странно знакомом месте. И это была другая я -- забытая, не существующая более -- из тех видений, которые давно перестали меня посещать.

   И вновь улыбалась мне голубоглазая женщина, а мужчина... в этот раз я толком не видела его, зато ощущала приятный запах и тепло, исходившие от его тела -- он держал меня на руках.

   -- А смотри, смотри, кто там у нас, -- голос мужчины вибрацией отозвался под моей ладонью.

   Он размашистым шагом пересек комнату и остановился перед большим зеркалом. Я повернула голову -- вот он, мой отец. Но ребенка у него на руках разглядеть никак не получалось, мой взгляд то словно бы соскальзывал с зеркальной поверхности, то проходил насквозь, и я видела стену, расположенную за спиной у отца.

   Там жарко пылало пламя в камине, на полке стояли два витых подсвечника, а выше висел искусно вырезанный из дерева родовой знак. Я-сегодняшняя или я, которая тоже жила в той маленькой девочке, вглядывалась в него, силясь запомнить, запечатлеть в сознании изображение, почему-то это казалось мне неимоверно важным... Идеальный круг, голубое поле, золотая волна, отделяющая нижнюю часть от верхней, а над волной реет серебряная птица. Все это венчает корона, но я, как ни старалась, не могла ее рассмотреть.

***

   -- Вставай! Пора!

   Голос ввинчивался в сознание, отравляя пространство сна и оставляя лишь одно желание -- спрятаться, укрыться от него.

   Я перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку, натягивая на голову одеяло.

   Вообще-то я была приучена вставать с постели по первому сигналу. Но именно сегодня одолевало желание пробурчать-проныть сиплым спросонья голосом: 'Ну-у, нянюшка... еще капельку'.

   'Нянюшка' -- это было из другой жизни. Из глубокого детства, память о котором подернулась непроницаемой пеленой. И та, что пришла сейчас за мной -- не нянюшка вовсе. Она -- мой персональный кошмар, во сне и наяву, с самого своего появления в моей жизни. И одновременно -- якорь, который позволял мне держаться за эту жизнь в течение многих лет. Она задавала ритм моей жизни, направляла, наставляла и вот теперь готовилась отпустить...

   Я все-таки оторвала голову от подушки и встретилась глазами с внимательным взглядом Бьярты. Может, она и не видела меня насквозь, но явно догадывалась о том, что происходит у меня в голове. Сегодня, после сна-воспоминания, это настораживало больше, чем обычно, потому что увиденные картины я желала сохранить для себя, только для себя. Во-первых, в моей жизни было слишком мало того, что я могла бы назвать по-настоящему своим, а во-вторых... благодаря этому сну у меня появилась цель: найти свою семью или, по крайней мере, узнать, кто я такая.