Я догадываюсь, что за этим стоит. И ты, наверно, тоже. Но я не согласна с таким исходом. Это неправильно -- и для него, и для меня, и для тебя, наверно, тоже. Ты согласна?
Однако слова в такой ситуации бессмысленны, и я решила сделать мужу оберег. Ты знаешь, что я ничего не понимаю в магии и не имею дара, но ведь оберег -- это не амулет, в него можно вложить не силу, а чувства.
За основу я взяла -- только не смейся! -- пустой флакончик с фиолетовой пробкой, один из тех, что ты носила в своем поясе. Я нашла его однажды в комнате и почему-то с разу решила не возвращать тебе, а припрятать. Не думаю, что он представлял для тебя хоть какую-то ценность, а потому угрызений совести не испытываю. А теперь мне кажется, что это очень символично. И это правильный выбор.
Флакон я оплела нитями, как учила меня миерс Олана. У меня уже очень неплохо получается, нити ложатся ровно и красиво. Вместе с нитями я вплетала свою веру в мужа, надежду на благополучный исход, убеждение, что справедливость состоит не в том, чтобы глупо погибнуть, избегнув стольких опасностей. Пока плела, не могла удержаться от слез, а потом собрала капли со своих щек и поместила их во флакон. Странно, наверное, но мне обязательно хотелось вложить в подарок что-то материальное помимо своих чувств. Сначала думала о пряди волос, но это так банально. А слезы пришлись как нельзя более кстати.
Несколько дней после отъезда мужа я пребывала в растерянности. Казалось бы, ничего не изменилось, я и прежде не видела его целыми днями, но теперь, когда расстояние между нами увеличивалось с каждым часом, я ощутила настоящее одиночество.
Но знаешь, как это ни удивительно, на помощь мне пришли здешние люди. До сих пор я ни с кем особенно не общалась, кроме нашей квартирной хозяйки, а потому не ожидала такого участия. Меня стали встречать улыбками, приглашать в гости и на прогулки, вводить в тонкости жизни в городском обществе.
Не сразу, но я поняла, что согласие Иана на участие в первопроходческой группе сделало нас здесь своими. Нас приняли.
Тут люди живут иначе, чем в королевствах. Не имеет значение твое происхождение, прежняя иерархия осталась по ту сторону океана, на первый план выходят личные достоинства. Конечно, материальный достаток играет свою роль, но на общении, на личных взаимоотношениях это сказывается куда меньше, чем можно было бы представить.
Сколько длится заселение Новых земель? Несколько десятилетий. Все, кто здесь живет, оторвались корнями от своего прошлого и пытаются пустить корни в эту землю. Они прорастают друг в друга, потому что вынуждены вместе противостоять сложностям и опасностям этого мира. Кто-то может гордиться своими достижениями, а кто-то достиг меньшего и мечтает о большем и даже, может быть, завидует соседу, но случись что, они встанут плечом к плечу -- мужчины и женщины, богатые и бедные -- и будут отстаивать свою жизнь и свои земли.
Знаешь, я хотела бы когда-нибудь написать книгу об этих людях...
***
Честно говоря, я не знала, плакать мне или смеяться. Флакон с фиолетовой пробкой -- тот самый, в котором хранилось описание ритуала для моего освобождения. Я тогда его переписала, желая сохранить оригинал для себя, но впихнуть обратно в склянку уже не смогла -- не удалось свернуть листок достаточно туго.. Пришлось искать для него новое вместилище, а тот флакон так и остался лежать в гардеробной принцессы -- я просто-напросто забыла о нем, выкинула из головы.
Нэл права -- это действительно очень символично. Хоть принцесса и не догадывается, насколько и почему. И да, я, наверно, согласна, что покорно принять гибель -- не выход. Никому из нас не станет от этого лучше. И не надо быть посвященной в замыслы богов, чтобы понять это. Но... всю эту историю со страданиями мага и оберегом стоит, наверно, еще обдумать. Чуть позже, когда впечатления от письма улягутся в голове.
Однако жизнь не оставила мне времени на подобные размышления. Кто-то там наверху решил, что я засиделась на одном месте.
Райнер, непривычно молчаливый за завтраком, завершил нашу трапезу одним-единственным коротким словом:
-- Пора!
Я застыла. Я знала, что значит это слово, и думала, буду готова услышать его, но все равно это случилось внезапно.
Как люди уходят из этой жизни? Ну, если не считать насильственной смерти, то обычно болеют, слабеют... Есть, наверно, какие-то признаки, по которым можно определить, что час близится? Но Райнер сидел передо мной такой же, как всегда. Ну, может, чуть бледнее обычного...
Пока я пыталась осознать услышанное, Видящий поднялся, коротко кивнул мне и вышел из столовой.
Мне не надо было объяснять и напоминать, что я должна сделать -- мы обо всем давно договорились. Справившись с потрясением, я поднялась в библиотеку. Рукописи, за судьбу которых я теперь несла ответственность, давно уже были сложены в заказанный Райнером ящик, но до сих пор оставались в доме. Сейчас пришло время спрятать их.
Ящик оказался тяжелым -- я с трудом стащила его по лестнице. По земле можно было бы и волоком, это легче, но тогда останутся следы. Пришлось вздыхать, пыхтеть, ругаться на себя, запустившую тренировки, но тащить.
Не меньшим испытанием стала и лопата -- до сих пор мне не приходилось держать в руках этот инструмент. Теоретически я хорошо представляла себе, что должна делать -- аккуратно подрезать дерн, снять пласт, затем выкопать яму, уложить в нее сокровище и снова прикрыть ее дерном. Однако на практике мне вновь пришлось познать свою криворукость и никчемность.
Осенняя погода отнюдь не облегчала мой труд. Мало того, что раскисшая земля казалось неимоверно тяжелой, так еще и дождь холодными струями стекал мне за воротник, смешивался со злыми слезами на щеках, и мокрые пряди волос липли к лицу, заставляя меня поминутно встряхивать головой. Давно не стриглась. Распустилась. Стыдно и обидно.
В результате моих усилий ладони были покрыты кровавыми мозолями, а уголок сада, который я выбрала для своего клада, выглядел так, словно там порезвилось стадо кабанов. Оставалось надеяться на то, что это место не просматривается с дорожек, а осенние дожди прикроют следы моей неумелости. И еще на то, что мне больше никогда не придется брать в руки лопату. Мозоли-то можно залечить, а вот пострадавшее самолюбие склонно болезненно аукаться в воспоминаниях.
К обеду Райнер не вышел, и я, обеспокоившись, явилась к старику в спальню. Видящий лежал на постели в той же рубашке, в которой я видела его утром, укрытый легким покрывалом. Голова его была бессильно откинута на подушку, но глаза -- открыты.
-- Что, совсем плохо? -- почему-то шепотом спросила я.
-- Все в порядке, -- откликнулся старик, -- как и должно быть.
-- Может, принести тебе поесть?
-- Не стоит. Иди спокойно обедать. А вот потом... -- Райнер прикрыл тяжелые веки, то ли пытаясь сладить со слабостью, то ли прислушиваясь к чему-то внутри себя. -- Потом, когда я уйду, тебе придется покинуть дом в ту же минуту. Ни в коем случае не оставайся здесь после моей смерти. Поэтому собери заранее свои вещи, а после ужина, когда кухарка уйдет, приходи снова сюда уже с мешком, чтобы потом не тратить времени на сборы. Поняла?
Я кивнула.
Сборы, как ни странно, заняли не один час Я подолгу рассматривала вещи, оправдывая это тем, что решаю, какие из них могут пригодиться в дальнейшей жизни. На самом деле причина была в другом -- оказалось, что каждая из этих вещей содержит в себе какое-нибудь воспоминание, связанное с жизнью в доме Видящего. От прежних скитаний не осталось ничего -- даже котелок и охотничий нож я приобрела себе новые, более качественные. Только пояс с зельями и метательными ножами был все тем же -- но это уже почти часть меня.