Оберег я, конечно, восстановлю -- оплетка нужна новая. Я подумывала о том, чтобы сделать ее из проволоки, но Иан отговорил -- сказал, что металл для таких дел не очень подходит. А я и сама вспомнила -- читала когда-то, что для оберегов лучше всего именно нити из растительных волокон, потому что они хорошо принимают эмоциональный посыл. Потому, наверно, изготовление оберегов считается преимущественно женским занятием.
А вот известие о моей работе в школе заставило Иана нахмуриться. Он не сразу ответил, чем именно недоволен, а когда я пристала с расспросами, признался, страшно смущаясь, что он просто боится меня потерять, волнуется, что если я буду такой самостоятельной, со временем он станет не нужен мне. Он, конечно, не станет меня ограничивать и запрещать мне работать, но у него теперь прибавилось поводов для беспокойства. С другой стороны, он рад, что я так самостоятельна и не пропаду, если с ним что-нибудь случится.
В общем, сплошные противоречия. И словами тут ни в чем не убедишь, только ждать остается, пока в голове уляжется и в сердце отзовется. Но меня радует, что муж откровенно поделился со мной своими страхами и сомнениями. Прежде он на такое не решился бы, держал всё в себе. И это тоже свидетельствует о том, что он стал сильнее.
Но увы, по-прежнему остается что-то в нем самом, что его тревожит и пугает и о чем он мне пока не рассказывает. Ничего, я наберусь терпения и подожду.
***
Волк ожидал меня на пороге зала сообщений, кивнул на мое приветствие и жестом позвал за собой. Лишь в самый момент перенесения взял меня за руку: новичков полагается держать, чтобы не потерялись в пути. В моем случае тут имелся двойной резон: я могла потеряться и намеренно, поскольку у меня, в отличие от большинства учеников, имелись свои ориентиры во внешнем мире.
Однако пока я бежать не собиралась: мысль о том, что в долине кто-то будет ждать моего возвращения, держала меня крепко. Тем не менее, все вещи, которые я считала важными для жизни, я взяла с собой. Только запасом одежды не стала себя обременять -- это дело наживное.
От точки перехода мы шли два дня, и все это время я ощущала, что старший напарник за мной присматривает. Даже ночью он, казалось, не спускал с меня глаз. Было ли это обычным явлением в связке старший-младший, или я удостоилась особой чести в связи со своей неблагонадежностью, уточнять не стала. Такое пристальное внимание было не слишком приятно и существенно снижало шансы на побег, однако терпения мне было не занимать. Хочет смотреть -- пусть смотрит.
Задание состояло в незримом сопровождении некой важной персоны из столицы Уствеи в одну из окраинных крепостей на юго-востоке страны. Всего три дня пути, если повезет и не будет никаких неожиданностей.
Персона оказалась невысоким полноватым человечком с гордо задранным носом и маленькими недоверчивыми глазками на округлом лице. Он велел называть себя просто господином. У Волка при этом явственно перекосило физиономию.
Мой старший при 'господине' не проявлялся, это было незыблемым правилом при большинстве заданий -- лицо заказчикам показывает только посредник, исполнитель остается не узнанным. Даже если приходилось проявиться, лицо прикрывали мороком из сгустившейся тени. Я тоже овладела этим нехитрым приемом.
Пожалуй, в этот раз я была напряжена куда больше, чем при охране принцессы во время нашей единственной вылазки в город. Карета казалась клеткой, сковывающей движения, лишающей возможности настроиться на опасности окружающего мира. Я бы предпочла ехать снаружи, верхом, но... Лошадь с невидимым всадником, следующая за каретой, привлечет ненужное внимание. Нам же полагалось внимания всячески избегать. Как я поняла -- большей частью из недомолвок Волка, чем из слов, -- за человечком, кем бы он ни был, велась серьезная охота. Одновременно с нами из столицы выехали два охраняемых кортежа, две обманки, и была надежда, что охота увяжется за ними. Но если нет...
В горах все еще лежал снег, в Таунале в это время царила весенняя распутица, а здесь, в Уствее, дороги успели подсохнуть, и копыта не чавкали в грязи, а отбивали звонкую дробь.
Я сидела в карете напротив надменного человечка, но не видела его -- мое сознание было настроено на то, что происходило за пределами нашей клетки. Всякое проявление жизни в окрестных лесах удостаивалось моего пристального внимания. Отличить крупного зверя от человека было трудно, но возможно. Впрочем, здесь таких зверей почти не водилось. Мелькнул на краю сознания отощавший за зиму волк-одиночка -- и растворился в тенях. Людей не водилось тоже -- дорога была пустынна на многие лиги в обе стороны.
Мы путешествовали в стороне от основных торговых трактов, чтобы избежать лишних встреч, но у окольного пути имелся один существенный недостаток -- он был длиннее, и потому враги, которым не терпелось то ли убить, то ли похитить важную персону, вполне могли, убедившись, что их провели, метнуться нам наперерез -- другой дороги, по которой могла бы поехать 'важная персона', не оставалось.
Это понимала я, понимал Волк, об этом догадывался маленький человечек. Догадывался и боялся, стараясь скрыть свой смертельный страх за маской заносчивости. Его выдавали чуть подрагивающие кончики пальцев да беспокойная дрема, от которой он то и дело пробуждался с выражением ужаса в глазах и вздыхал судорожно, понимая, что его всего лишь посетил очередной кошмар. И я ловила себя на том, что уже сочувствую этому человеку, даже не зная, кто он такой.
Нападение все-таки произошло -- на последнем участке пути, когда до крепости оставалась всего лишь пара часов езды. Нам повезло, что нападавших было немного -- видимо, отряды, охранявшие обманки, здорово потрепали их. Да и я обнаружила засаду своевременно. Хуже было то, что нападение началось с магического удара -- я его засекла, но предотвратить была не в состоянии, у нас всех имелись лишь амулеты личной защиты, на наш транспорт она не распространялась.
Мне пришлось вытаскивать трясущегося человечка из горящей кареты, и, пока Волк рубился с нападавшими, я, прикрывая охраняемого, раскидала свой запас метательных ножей, стараясь проредить ряды противника. В ближний бой мне пришлось вступить лишь раз, когда один из нападавших прорвался к 'господину', наивно полагая, что того никто не защищает.
На бой с Тенями, невидимыми и потому почти неуязвимыми, противники не рассчитывали, и все закончилось быстро, очень быстро. Я еще раньше замечала, что со схватками обычно так и бывает -- они всегда значительно короче, чем слова, которые требуются для их описания. По крайней мере, сознание воспринимает это именно так.
Карету спасти не удалось, кучер погиб, но лошади уцелели, и мы добирались до крепости верхом. Наш охраняемый держался спокойно и уверенно, словно все самое страшное осталось теперь позади. Возможно, так оно и было на самом деле, и никакие опасности ему больше не угрожали. Но когда мы, получив окончательный расчет, прощались сухо и официально, 'господин' тронул меня за руку -- не знаю, как он определил, где я стою, -- и шепнул почти беззвучно:
-- Спасибо.
И это единственное слово благодарности было мне куда важнее позвякивающих в тяжелом кошеле монет. Наверно, из меня никогда не вышло бы хорошего наемника.
-- А ты ничего, -- хмыкнул Волк, -- я боялся, что с тобой сложнее будет.
Ну да, а я боялась, что сложнее будет с ним. А так -- ничего, присмотр только, но это можно пережить...
Сразу за крепостью густые леса распадались на отдельные зеленые островки. Я знала, что там, за горизонтом, они и вовсе сойдут на нет, сменятся колючими непролазными кустарниками, а еще дальше -- безбрежным травяным морем, которое к середине лета высохнет, побуреет, и будет торчать к небу упрямыми колючками и колыхаться на ветру. Кажется, это называется степью. А за ней -- еще что-то, далекое, неведомое.