-- Да, -- твердо ответил князь, -- доверю.
Вот еще и поэтому я пошла за ней, ведь папа ей меня доверил.
Я вспомнила, как мы ехали в карете, потом, бросив вещи, кроме тех, что могли унести на себе, пробирались своими ногами через леса. Время от времени я принималась ныть и жаловаться на усталость, но бабушка даже не одергивала меня, просто вздыхала и тащила за собой.
А однажды она сделала очередной шаг, а я... не смогла пройти за ней. Что-то не пускало меня. Лицо бабушки исказилось мукой.
-- Не успели, -- выдохнула она и вернулась ко мне.
То, что было потом, слилось для меня в череду сменяющихся картинок. Мы переезжали из города в город, нигде не задерживаясь дольше, чем на неделю. Но пришел день, когда плечи этой женщины опустились.
-- Видят боги, -- произнесла она, -- видят боги, девочка моя, я хотела этого избежать. Но теперь не вижу другого выхода.
Последним, что я запомнила о той жизни, был мой страх -- я не понимала происходящего и потому боялась. Я стояла в центре начерченной мелом на полу многоугольной фигуры, а женщина, которую я так ни разу и не назвала бабушкой, ходила вокруг и окропляла вершины фигуры собственной кровью. И напевала при этом едва слышно. А потом сгустился туман...
Когда я очутилась на крыльце воспитательного дома, страшно мне больше не было. Я просто не знала, чего нужно бояться.
В Риатане говорили на двух языках -- нимтиорийском и таунальском. Моя новая личность, начинавшая жизнь с чистого листа, приняла как родной тот, на котором были произнесены первые услышанные ею слова. Не нянькой произнесены -- бабушкой. Только я этого уже не знала.
Не было больше маленькой княжны Энны. И никто ее не искал, потому что весь мир начисто забыл о ее существовании...
Мне было больно. Не телесно, но душевно. Словно не влили в меня сейчас память -- мою собственную и многих поколений предков, -- а наоборот, вытянули что-то изнутри, оставив зияющую рану.
Кажется, я кричала. Кажется, кто-то обнимал меня, не позволяя биться, и нашептывал на ухо успокаивающие слова. Потом я заснула, а когда пришла в себя, раны больше не было, от нее осталась только тупая боль в груди.
Воссоединиться с собой, восстановить собственную цельность -- и одновременно осознать, что те, с кем тебя связывали когда-то крепкие узы, давно мертвы -- это действительно больно и страшно.
Проснувшись, я еще долго лежала молча, а потом сидела, уставившись в никуда. Меня никто не торопил, только оба -- что Ирье, что Владыка -- не сводили с меня внимательных, исполненных тревоги взглядов.
Наконец я встряхнулась. Огляделась, заново сживаясь с этим миром. Отметила, что положение солнца свидетельствует о раннем утре. Значит, мы провели день и ночь в лесу, а я этой ночи не заметила. Поймала неуверенную улыбку брата и улыбнулась в ответ.
-- Вернулась? -- спросил он.
-- Кажется, да, -- встала и обернулась к Владыке, протягивая ему руку. -- Можно?
С браслетом все прошло легко. Уже потом, под смущающими взглядами мужчин я постоянно сбивалась и теряла концентрацию, а потому на освоение перехода в разные формы у меня ушло куда больше времени, чем у брата. Но я все-таки научилась.
-- Возвращаемся? -- спросил Владыка.
-- Да, ужасно хочется посмотреть на себя в зеркало, -- призналась я.
Сразу по возвращении во дворец Владыка деликатно оставил нас с братом вдвоем. Мы действительно нуждались в уединении. Но первым делом, попав в наши покои, я отправилась к зеркалу.
Это было странно -- вновь видеть себя. Девушку в зеркале я не знала и разглядывала, как разглядывала бы чужого человека, которого увидела впервые. Тонкие черты лица, плотно сжатые губы, темно-серые, как предгрозовое небо, глаза. Светлые, слегка вьющиеся волосы успели отрасти с тех пор, как над ними поработала с ножницами мастер Лиса -- я больше не пыталась их стричь, а научилась собирать в тугую прическу, чтобы не мешали.
Я была похожа на мать... и не похожа одновременно. У княгини Эллии было мягкое лицо, исполненное света, который изливался на окружающих, а мой внутренний свет, если и существовал, скрывался за непроницаемой преградой, не выпуская наружу ни лучика. Я была тверже мамы... или даже жестче -- более подходящее слово, -- и это отражалось на внешности.
Малышка из моих воспоминаний обещала вырасти настоящей красавицей, но то, что я видела сейчас, этих ожиданий не оправдывало. Девушка в зеркале выглядела неплохо, но красавицей никак не была. А еще... она напоминала бабушку, и дело тут было не только во внешнем сходстве. Этот взгляд... такой же пугающий, как и у старшей родственницы... Я ловила себя на желании отшатнуться от зеркала, встречаясь глазами с собственным отражением. Тот самый спящий дар, унаследованный с кровью, о котором говорил Видящий? Или просто отпечаток непростой жизни?
Сейчас я понимала, что зря боялась бабушку. Она любила меня, всех нас, и именно ей я обязана тем, что до сих пор жива. И когда я приду в себя, разберусь с внезапно вернувшейся памятью и свалившимися на голову знаниями, я обязательно выполню ее последнюю просьбу. Вот только дар... Не уверена, что я когда-нибудь захочу его принять.
-- Как ты? -- брат неслышно подошел сзади и положил руки мне на плечи.
Я вздрогнула -- погрузившись в размышления, я совсем забыла о его присутствии.
-- Хорошо, -- я повернулась к Ирье. -- Меня зовут Энна.
-- Я знаю.
-- Давно? -- удивилась я.
-- С той минуты, как ты пришла в себя и вспомнила свое имя. Мы ведь кровные родственники.
-- Да, -- нервно усмехнулась я, -- и как выяснилось, не только по ритуалу братания.
-- Ну-у, -- протянул Ирье, -- это такое дальнее родство, что о нем можно и не вспоминать.
-- Не скажи, -- возразила я. -- Ты хоть понял, что остался единственным мужчиной рода Хранителей? Тебе придется брать на себя всю ту ответственность, которую несли на своих плечах наши общие предки.
-- Я думал об этом, -- вздохнул брат. -- Я пока не готов. Столько всего -- надо дождаться, пока эти знания улягутся в голове, разобраться, что к чему... Надо учиться.
-- Не только тебе, -- скривилась я. -- Знаешь, я так стремилась к этому -- вернуть память, вернуться к себе, осознать себя цельной и живой. Человеком, у которого есть собственный путь. Человеком, который может выбирать. И вот я достигла этой точки и теперь растеряна. Я не знаю, что делать и как жить дальше.
Я сказала брату не обо всем, что меня тревожило. Теперь, когда я вспомнила, кто я такая, у меня тоже появились новые обязательства. Перед бабушкой, которая меня спасла, перед моей страной, завоеванной жадными соседями. И я пока не поняла, что должна предпринять, чтобы их исполнить. Брат прав -- слишком много всего.
И брату едва ли было намного проще, чем мне. С одной стороны, на меня свалилась, в дополнение ко всему, еще и собственная память -- вместе с трагедией, о которой я знала, но которую не могла прежде воспринимать как свою. Пока не осознала, кто я есть. С другой -- для Ирье, воспитанного в клане, знания предков оказались куда большим потрясением, чем для меня, не обремененной навязанными представлениями о Тенях и их истории. Кроме того, он принял вместе со знаниями личную ответственность. Теперь он Хранитель. Я тоже, но традиционно именно мужчины брали на себя роль проводников знаний.
***
Мы остались жить во дворце в качестве гостей. Мне это казалось естественным, а вот Ирье приглашение Владыки смутило. Он бы даже настоял на том, чтобы уйти и поселиться отдельно, но пока просто не представлял себе, как жить дальше. Как Хранитель, он понимал, что теперь тесно связан с Нимтиори. Как парень, только что вступивший во взрослую жизнь, был слегка растерян.
Пока Ирье жил в клане, будущее представлялось ему вполне определенным: наемничество, работа на клан, женитьба... Могли встретиться опасные задания, но в целом особых потрясений не ожидалось. А теперь перед ним лежало множество дорог, и он не знал, какую выбрать. Просто как человеку, а не Хранителю. Единственное, чего он точно не собирался делать, это возвращаться в клан. Полученным на грани знаниям было бы тесно в окруженной горами долине. Какая может быть изоляция, если перед тобой открыт весь мир, да еще и не один?