рдины из темно-синего бархата и перед которым стоял низкий, покрытый листвой стол, он наталкивался на стоящее в бадье, упирающееся в потолок растение с крупными мечевидными листьями, и на еще один, круглый, покрытый кружевной скатертью стол, на котором находились снабженная абажуром из бисера лампа и музыкальная шкатулка, а также на комод, заставленный фотографиями пожилых и помоложе мужчин и женщин или же фотографиями, изображающими дома, морскую бухту с пляжами и шезлонгами между большими круглыми камнями, высокий, перекинутый над горной расселиной железнодорожный мост, памятник со скачущим на коне всадником, возвышающуюся над деревьями смотровую башню, широкую аллею в городе, или приоткрытую дверь, ведущую в гардеробную, на еще один черный стул с высокой спинкой и точеными подлокотниками, над которым висела картина, представляющая заснеженный, залитый лунным светом горный пейзаж, или, наконец, на еще один стол с плетеной столешницей, на которую водружена большая, песочного цвета, расписанная цветами пустая керамическая ваза. Хозяйка, которая вошла в комнату первой, оставив стакан с кофе на столе с бутылкой ликера, наполнила девять из десяти рюмок зеленым ликером из бутылки и передала каждому из гостей, которые со всех сторон протянули к ней руки, по рюмке, причем некоторые из гостей, ввиду значительного расстояния и препятствия в виде того или иного предмета мебели, не смогли самостоятельно принять рюмку у нее из рук, получили ее из руки того или иного, а то и нескольких, прочих гостей, находившихся между ними и хозяйкой, что привело к многочисленным поклонам и наклонам в сторону верхних частей тел присутствующих, сгибанию, вытягиванию и отведению рук, пока каждый не получил свою рюмку и рядом с бутылкой не осталась единственная пустая рюмка. Хозяйка и мать заняли место на диване, а напротив них сидели в глубоких креслах капитан и господин Шнее, на высоком черном стуле — отец, тогда как доктор, лицом к спинам хозяйки и матери и спинке дивана, опустился в кожаное кресло, батрак выбрал обитый тканью табурет, а портной — скамью для ног. Я стоял у окна, в одной руке стакан, в другой рюмка, а сын, который не получил рюмку (ему запретил отец; хотя хозяйка, как было однажды, во время такого же сборища, как сегодняшнее, если бы не отец, наверняка наполнила бы последнюю пустую рюмку и подала бы ему), стоял рядом со мной, в одну руку забрав стакан, а другой, крепко сжатой, уцепившись за гардину, на которую он поднял взгляд и за которую тянул, будто чтобы проверить, выдержит ли. Из слов хозяйки, бедра которой были скрыты под столешницей низкого стола, обращенных к матери, которая из-за заходящего за спинку дивана края овального стола сидела к хозяйке боком, я разобрал следующие; осколки, фасоль отварить, ветчина, кожа на сале, выпустить жир, застывший жир, смалец, гусь (гнусь); на что мать, подняв рюмку и пригубив ликера, насколько мне удалось расслышать, ответила: спит, наверное, раскидался, одеяло упало, пеленки мокрые, будит, молоко не идет, постоянно сосет, сегодня тоже фасоль. Из слов капитана, с которыми он, закинув ногу на ногу, с отсутствующим видом сделал глоток из стакана и глоток из рюмки, обратился к господину Шнее, я понял: насладиться покоем, в покое, в прежние времена-то редкость, как тогда; на что, как я расслышал, господин Шнее, который поставил стакан на стол перед собой, а рюмку крутил в длинных костлявых пальцах, возразил: а все ж таки (утки), работа-ли-то не так, по-другому, делали, составляли; на что отец, подвинувший стул вплотную к креслу господина Шнее, обратил к нему слова, из которых я разобрал следующие: с облегчением, но все-таки не совсем с облегчением, неуклюже, ползает, спицы, застревает все время, застревают, я основательно (зеленовато). Господин Шнее ответил на это: доволен, конечно, я бы, примечательно, начало всех, каждый тяжел, все дело в терпении, без терпения, сообща собрать общее собрание; прочие его слова потерялись среди высокого хихиканья хозяйки, выкрикивавшей следующие слова: хоть разок бы, побыть мужчиной, которые мать дополнила словами: жениха выбирать, по пальцам пересчитать, на что хозяйка ответила словами, которые от меня ускользнули, так как в это же время портной отчетливо обратился к доктору: себя лучше, вот спина только, со спиной делать, если погода не переменится, кончится этот дождь, хватит уже, в спине все, вот года два назад, нет, два, два с половиной, так выпрямиться не мог, нет, три года, и в прошлом году тоже, и все в спине, и еще дольше, и в прошлом году и тоже спина, сейчас лучше, весь вечер солнце. Доктор, поднеся рюмку к едва двигающимся губам, очень тихо произнес: без улучшений, еще не, не предвидится, все одно, уже бы, но уже, гложет; его шепот перекрыли слова батрака, с которыми тот обратился как к доктору, так и к портному: могу подтвердить, поле после полудня, вспахал (распихал), тучи, проясняется, на тучи смотреть, в суставах тоже и в коленях, дядька мой, лозоход (отек живот, лезет в ход), двинуться не может; после чего в ухо проникли еще несколько слов хозяйки, которые она скорее прохохотала, чем произнесла: но вкусно, вкусно же, я ела в отеле привокзальном, тогда в отеле у вокзала, и подумать не могла, вообще; смех матери заглушил следующие слова, так что я понял только еще: да что ты, уж знаю; на что мать, кинув взгляд на отца, добавила: и назад, и назад, занима-, вот и все, все; эти слова, в свою очередь, потонули в смехе хозяйки. Из слова батрака я услышал: корову еще, быка подвели, карета подъехала, кучер, тоже, подняли колоду, бык вышел, чует уже, пена из пасти, как поддаст рогами, держу корову, не хочет, привязали, за хвост, заколачивать; на что доктор наклонился к батраку и спросил: а корова-то давно, никогда не видал, до меня еще; батрак ответил: выкидыш, забили, убыток, не выгорело, хозяйство, помощи-то никакой, тяжко, в упадок; на что доктор, расстегивая булавку на перевязке на голове, сказал: много лет уж, или месяцев; а потом, обращаясь через комнату к хозяйке: а собственно, здесь как долго, я когда прибыл-то. Хозяйка его не услышала, она говорила матери: поднимаешь, подшиваешь, подбираешь (убираешь), отложной воротник, юбку выгулять, в шляпе, поехать в город, частенько, да вот не доходят; на что мать, указывая на гардеробную, сказала: перья страусиные, самые красивые, когда-то очень модно, танцевали, музыка; после чего хозяйка крикнула сыну: открой-ка ящик, музыкальная шкатулка, покрути, ключик там, музыку послушать. Сын ссутулившись повернулся к музыкальной шкатулке и повернул ключ, раздался треск. Я услышал, как во внутренностях аппарата напряглась пружина, щелчок, я уже поднял было руку, чтобы показать сыну, что дальше, если он не хочет, чтобы лопнула пружина, поворачивать ключ нельзя, но было уже слишком поздно, только я поднял руку, раздался треск, а затем — короткий дребезг и звон; сын замер с ключом в руке. Хозяйка вскочила, опрокинув при этом наполовину полный кофе стакан матери, кофе разлился на стол и подол юбки матери, которая не успела отодвинуться в сторону; хозяйка протиснулась мимо отца, господина Шнее и капитана, задев рюмку, которую капитан выставил перед собой, и содержимое рюмки, пусть и несколько капель, попало на обшлаг сюртука капитана; мать, отряхивая юбку и протискиваясь мимо стола, зацепилась ногой за ножку стола, ботинок соскользнул, и она заковыляла к отцу, который успел протянуть руки, чтобы поймать ее, но не успел отставить и выпустить стакан кофе из одной руки и рюмку с ликером из другой, вследствие чего и кофе, и ликер забрызгали и платье матери, и штаны отца. Хозяйка, выставив руки, чтобы схватить торчавший из музыкальной шкатулки ключ (который легко поддался бы в ее пальцах), сорвала далеко развевающимися за ней завязками фартука со стола утюг, утюг упал на втянутую перед пробегавшей хозяйкой, но тут же вновь выставленную ногу господина Шнее, что в ту же секунду вызвало у господина Шнее громкий крик, после чего он глубоко согнулся над ушибленной ногой и со свистом дул на ботинок. Хозяйка добралась до ключа, руки выставлены далеко вперед, ноги еще позади; сын, выпустив ключ, отпрянул назад; ключ, как я и ожидал, легко и без сопротивления повернулся в углублении. Шкатулка поломалась, крикнула хозяйка, в город отправить, чинить. Отец крикнул: немедленно, сегодня же вечером, возьмешь ее, и завтра рано утром будешь в городе, завтра рано утром пойдешь к слесарю, сразу, пешком, всю ночь. Я взял музыкальную шкатулку и выскользнувший из отверстия ключ, который держала в руках хозяйка, и передал музыкальную шкатулку и ключ сыну; сын, глубоко опустив голову, взглянул на меня исподлобья, голубоватые белки глаз мерцали вокруг черных зрачков, затем быстро прошел по комнате с музыкальной шкатулкой и ключом в руке мимо спинки дивана, столов и комода, открыл дверь, вышел, закрыл за собой дверь, пересек коридор и спустился по лестнице. Слышно было, как хлопнула дверь кухни. В притихшей после ухода сына комнате снова начались разговоры. Говорили о сломавшейся музыкальной шкатулке, об утюге, о разлитых кофе и ликере, о пятнах на одежде, и через некоторое время фразы все больше и больше переплетались вокруг только что случившихся событий; из слов хозяйки и матери, которые обе вернулись (хозяйка — от стола, на котором стояла музыкальная шкатулка, а мать — встав с колен отца, на которых сидела) и снова заняли место на диване, удалось понять, что они гово