дит ее под стакан и поднимает его в ладони ко рту, словно чашу; капитан накладывает на стакан кончики скрюченных пальцев, держит его, как клещами или как птица когтями; господин Шнее ощупывает стакан длинными, белыми, как кость, пальцами и, поднося стакан ко рту, пальцы его совершают движения, как во время доения; доктор сжимает стакан между свободной рукой и рукой с ложкой и с напряжением обе руки приставляют стакан ко рту; рука батрака загребает стакан, словно возводя вокруг него земляной вал, и опрокидывает содержимое в поднесенный рот; портной, который, когда не пьет, накрывает стакан ладонью, словно крышкой, отводит руку, наставляет на стакан большой палец, обхватывает его остальными и подносит стакан ко рту, словно в обертке; я же, я лишь чувствую прохладу латуни в ладони. Во время трапезы произошли следующие инциденты: в начале, стоило нам занять свои места, с полей донесся вороний грай, один-единственный вскрик, с тем же скорбным оттенком, что и прежде. Когда ложки начали черпать с тарелок, через стену послышался стук посуды на столе семьи постояльцев; младенец расплакался, но вскоре успокоился, видимо, мать дала ему грудь; за стеной отчетливо раздался звук, будто латунная ложка ударилась о латунный же стакан; за ним последовало несколько секунд полной тишины, затем другой, как от ремня, крепко опустившегося на тело; звук несколько раз повторился и все стихло, после чего возобновился привычный звон посуды. Единственным, что прервало размеренный ход трапезы, был приступ кашля портного и сдавленный стон доктора; кроме того показался и уполз среднего размера черный жук; он упал с дымохода на плиту, но удачно, на лапки (упади он на спинку, жар конфорки испепелил бы его), и поспешил к краю плиты, откуда и посматривал в сторону раковины. Передними лапками он зацепился за раковину, попытался подтянуть и тельце, но соскользнул в зазор; я поднялся и увидел, как жук исчез в одной из щелей пола. Какая смерть, подумал я, была бы для жука самой легкой или, по крайней мере, наименее болезненной, сгореть на конфорке плиты или захлебнуться в сливной трубе? Кофе мы пьем в сенях, после того как хозяйка оттаскивает к раковине тарелки, составленные гостями в стопку, и наполняет стаканы гостей из голубого бидона, а те выносят их из кухни, взяв по кусочку из вытащенной хозяйкой из кладовки сахарницы и перемешав кофе ложками, предварительно облизанными всеми за исключением доктора, перешагнув порог и заняв место в сенях; хозяйка занимает стул перед швейной машинкой, капитан — подпертое кирпичами кресло, спинка к спинке с креслом, на которое опускается господин Шнее, доктор занимает место у ширмы, батрак — раскладной стул, который вытаскивает из ниши под лестницей, портной — в тени на полу рядом с входной дверью, а я — на третьей ступеньке лестницы. Стоит каждому найти себе место и поднести край стакана к губам и почувствовать, как по кончику языка бежит горячий черный кофе, как открывается дверь комнаты семьи постояльцев и выходит отец; у него в руках тоже латунный стакан, в котором он мешает латунной ложкой, а за ним — мать, с такими же стаканом и ложкой, а за матерью сын, со стулом в каждой руке. Он ставит стулья между стулом хозяйки и креслами капитана и господина Шнее и придвигает их к отцу с матерью, те садятся; затем он разворачивается, возвращается в комнату и закрывает за собой дверь. Единообразие общей трапезы в кухне здесь в сенях преображается в калейдоскоп событий. Неравномерность распределения гостей по комнате с самого начала создает с трудом уловимый узор цепочек движений и звуков. Хозяйка ставит стакан на швейную машинку и лезет в ящик столика, где под ее пальцами гремят пуговицы; портной с облегчением вытягивает и скрещивает ноги, вытаскивает из заднего кармана штанов трубку и начинает набивать табаком, который достает из бокового кармана; капитан тоже лезет в карман, в нагрудный карман жилета, извлекает оттуда серебряный портсигар, постукивает по крышке, откидывает ее, поворачивается к спинке кресла, через плечо передает портсигар господину Шнее, господин Шнее поворачивается навстречу, его костлявые пальцы описывают широкую дугу и вытягивают из портсигара сигарету, после чего капитан поворачивается назад, тоже берет сигарету из портсигара, захлопывает крышку и возвращает портсигар в нагрудный карман жилета. Затем капитан опускает руку в карман штанов и достает зажигалку; заносит руку с зажигалкой через спинку кресла, господин Шнее поворачивает лицо к зажигалке, пальцы капитана извлекают огонь, и господин Шнее, поднеся сигарету во рту к зажигалке, прикуривает. Склоненное над спинкой кресла лицо капитана приближается к лицу господина Шнее, глаза обоих скошены к пламени, и пламя отражается в зрачках; Когда на кончике сигареты господина Шнее появляется огонек и господин Шнее выпускает губами облако голубого дыма, капитан подносит пламя к своей сигарете, а господин Шнее наблюдает, как капитан прикуривает и как на его сигарете тоже появляется огонек, а капитан выпускает дым изо рта. Отец наклоняется вперед и берет в руки ножны сабли, которые капитан повесил на спинку кресла после обеда, отец подтягивает их к себе и ощупывает; капитан поворачивается к нему, берется за портупею, на которой закреплены ножны, и подталкивает их к отцу, не выпуская, однако, портупею из рук. Пока они обмениваются словами, которых я не понимаю из-за удаленности говорящих и их негромких голосов, отец еще сильнее наклоняется вперед, а капитан еще сильнее наклоняется к отцу, крепко держа портупею в руках отец проводит пальцем по ножнам до портупеи и засовывает указательный палец внутрь. К сабле поворачивается и господин Шнее; из слов, которые он добавляет к беседе, я различаю лишь: ржа и почистить. Мать тем временем придвигается к хозяйке и они также обмениваются словами, из которых я также понимаю лишь некоторые: каша, вдевать, проветрить, пусть парень присмотрит за ребенком, стирать еще, на воскресенье, задать корму, дать грудь, больно, давит. Хозяйка достает из нижнего ящика стола льняную рубаху и начинает пришивать к вороту пуговицу; господин Шнее выуживает из одного кармана халата (из другого торчит горлышко бутылки) пару мелких камней, взвешивает на ладони и подносит к ножнам сабли, предлагая взглянуть на них капитану и отцу; вместе с взглядом самого господина Шнее линии взглядов собираются в пучок лучей, который фокусируется на камнях; из последовательности фраз, произносимых господином Шнее, я слышу отдельные слова: особенные, подсохли, вкрапления, только два, завтра попробую, поглубже, оттуда, опять ничего, все-таки, но если, вполне может быть. Отец протягивает руку, пальцы которой он засовывал в ножны сабли, к камням и трогает их, из его слов я различаю: конечно, может быть, поработать, слоняется тут без дела, ни на что не годен, а вот я его и спрошу. Затем он поворачивается к двери комнаты семьи и свистит через зубы; в комнате слышится шум, будто падает стул, дверь распахивается, появляется сын и, высоко подняв плечи, перепрыгивает через порог, дверь остается открытой, а сын прыгает через сени мимо стульев матери и хозяйки к стулу отца, задев лампу, которая раскачивается с развевающейся бахромой абажура. Отец поднимает руку, просовывает указательный палец в верхнюю петлю куртки сына, удерживая стакан большим, средним и безымянным пальцами и мизинцем, и притягивает сына к себе. В освещенной свисающей с потолка лампочкой комнате семьи я вижу младенца на зеленом покрывале кровати, он задрал ноги и пытается дотянуться до них руками, иногда хватая себя за палец на ноге и снова выпуская его, с трудом поднимая голову и снова роняя ее на покрывало. Из разговора, в который оказался втянут сын, я слышу следующее: такие слова отца, как рань, польза, занятия господина Шнее, достаточно ты смотрел, покажет разок, тачка, лопата, песок, семь, восемь, девять камней, отвезти, почистить, выложить; слова, произнесенные господином Шнее: конечно, только аккуратно, бережно, что к чему, до настоящего времени три тысячи семьсот семьдесят два камня, начать с азов, рассчитывать на оплату; некоторые слова капитана вроде: лучше, очень даже, не самое плохое, в мое время, сильно изменилось. Во время переговоров сын смотрит не на отца и не на господина Шнее или камни, а через комнату на меня; на сморщенный лоб свисают волосы, он пожевывает губами, кожа подергивается вокруг глубоко посаженных, черных распахнутых глаз. Мать, глубоко склонившая голову над рукоделием хозяйки, выпрямляется и отклоняется далеко в сторону, протягивая руку к сыну; она хватает сына за край куртки, господин Шнее постукивает длинным ногтем указательного пальца по одному из камней, капитан тянет ножны сабли к себе, и ножны медленно скользят по ладони отца, мать дергает за край куртки сына, та топорщится на задранном плече сына и ползет вниз вместе с плечом, пока край куртки не повисает над коленями сына, как подол юбки, а плечи опускаются до косой прямой. Капитан вытянул ножны сабли из рук отца, поднимает их и несильно хлопает по опустившемуся плечу сына, в то время как мать крепко держит край куртки сына, а указательный палец отца по-прежнему торчит в петле куртки сына. Из тени под лестницей слышатся звуки, указывающие на изменение положения, и я вижу, как портной ползком приближается к батраку, вероятно, потому, что батрак поманил его сыграть